Бедствующая земля - [90]

Администрация по охране фермерского хозяйства смогла удовлетворить только 20 % фермерских заявок на кредиты, субсидии и другие виды помоши. Немногим больше удалось добиться и другим государственным учреждениям. В 1940 г. на территории Оклахомы насчитывалось 136 660 нуждавшихся в помощи фермеров-арендаторов, между тем как Администрация по охране фермерского хозяйства смогла удовлетворить только 16 тыс. заявок. В то же время в списках Администрации общественных работ насчитывалось 93 810 семей (422 145 человек), причем 64 % этого списка составляли батраки и арендаторы, но реально удалось предоставить работу только 31 тыс. человек. Кроме того, около 20 тыс. жителей Оклахомы в тот период проходили регистрацию для дальнейшего включения в тот же список[197].

Если учесть указанные выше тенденции в области сельского хозяйства, то станет понятным почему в аграрной экономике Оклахомы не находится места для многих тысяч фермерских семей, оставшихся без средств к существованию; их присутствие по существу мешает стабилизации земледельческого населения на новом уровне и еще больше мешает осуществлению программы охраны плодородия почвы.

Не подлежит сомнению, что джоуды продолжают уходить из Оклахомы большими группами. С 1 января по 31 марта 1941 г. 3628 оклахомских мигрантов пересекли территорию Аризоны, направляясь в Калифорнию в поисках заработка. В 1940 г. в том же направлении проследовало 14 464 оклахомца, причем поток этот не прекращался ни на один месяц.

3. Сельское гетто

В январе 1931 г. произошло нашествие на Оклахома-Сити вытесненных с земли кропперов и арендаторов. Встревоженные этим явлением местные власти стали строить для них на окраине города, на берегу реки Норс-Кэнэдиен, «общинный лагерь» на участке размером в 65 акров. Окончив постройку лагеря, власти приступили к его заселению; многие переходили туда добровольно, к остальным пришлось применить силу. Кое-кто из них даже грозил оружием чиновникам органов здравоохранения, принимавшим участие в операции по заселению лагеря. Вначале в лагере было поселено 350 разоренных семей; с тех пор численность его населения менялась, но в среднем, с 1931 г. по сей день, там насчитывалось от 1500 до 2000 жителей. После того как лагерь уже был заселен, горожанам не понравилось название «общинный Лагерь» или «поднадзорный поселок», и его переименовали в «Лагерь оленьей рощи». Обитатели этого поселения платят за аренду земельной площади от 25 цент, в неделю до 5 долл. в месяц и сами строят свои лачуги. Лагерь представляет собой копию убогих калифорнийских мигрантских лагерей. Жилища в них построены из жести, картона, обрезков досок и рогожи[198].

За время существования описанного выше лагеря его несколько раз обследовали студенты-выпускники Оклахомского университета. Во время одного обследования, проведенного в 1934 г., было установлено, что половина обитателей лагеря в свое время занималась земледелием, но только один из них когда-то действительно владел фермой. Из числа 100 обследованных семей 49 никогда не владели собственностью вообще, а имущество остальных 51 семьи состояло из одного воробья в клетке, одного фургона, одной козы, 2 кроликов, 8 собак, 12 кур, 40 поломанных «рыдванов» и 17 страховых полисов на оплату похорон. Более половины взрослого населения лагеря имело образование не выше 4 классов начальной школы. Три четверти обследованных семей насчитывали не менее, чем по 5 человек, живущих в одной лачуге. В большинстве жилищ были земляные полы, почти полностью отсутствовали стулья, печи и какое-либо кухонное оборудование, причем во многих случаях одна постель служила 5 людям и больше. Медицинское обследование обнаружило в лагере 54 случая воспаления легких, 43 случая брюшного тифа, 12 больных сифилисом, 16 душевнобольных, 13 эпилептиков, 4 случая туберкулеза, 3 случая пеллагры и многочисленные случаи заболевания гонореей (в том числе у 6 девочек в возрасте до 10 лет). При обследовании, произведенном два года спустя, было установлено, что наряду с бывшими кропперами и фермерами-арендаторами среди жителей этого лагеря были и представители многих других профессий, в том числе священнослужитель, учитель, адвокат, врач, почтовый чиновник, столяр, лесоруб, коммивояжер, преподаватель музыки и стенографистка. «Лагерь оленьей рощи» отлично известен оклахомским мигрантам. Они знают, что если у них нехватит средств и решимости, чтобы отправиться в поход по дороге № 66, их поместят в этот лагерь. В глазах многих из них это «тупик» — последняя ступень социальной деградации. Знают они также и то, что, однажды очутившись в этом лагере, люди остаются там надолго.

Дальше, вниз по течению реки, расположен аналогичный негритянский лагерь, известный под названием «Песчаного городка».

В свой последний приезд в Оклахому — это было в теплый, ясный воскресный день октября — я побывал в «Лагере оленьей рощи». Пройдя одну из извилистых грязных улочек лагеря, я наткнулся на молитвенный дом секты «евангельского союза». Это был длинный, узкий, с нависшим потолком сарай, в одном конце которого было устроено возвышение. Земляной пол был уставлен скамьями из нетесаных досок. Было около десяти утра. На скамьях в дальнем конце святилища сидело с десяток девиц, болтавших ногами под скамейкой, ловивших мух и жевавших резину. Впереди них горько плакал мальчишка лет двенадцати; он стоял на коленях на грязном, пыльном полу, с молитвенником, прижатым к груди. Компания девиц не обращала ни малейшего внимания на горестно рыдавшего мальчика. Чуть подальше на скамье сидели рядком дети помоложе — русоголовые босые, грязные детишки в лохмотьях. Поближе к помосту, вдоль стены, сидело десятка два невозмутимых, беззубых старух, занятых вязанием и шопотом обменивавшихся сплетнями. Они не обращали ни малейшего внимания на ход службы и только время от времени восклицали: «Аминь, брат наш!» На помосте трое кающихся грешников — женщина и двое мужчин — производили большой шум. Вопя и стеная, они ползали по грязному полу и клали истовые поклоны, ударяясь лбами о доски. Свое раскаяние в совершенных грехах они выражали неумолчным, резким и нечленораздельным завыванием. Единственное, что мне удалось разобрать в этом вое, после того как я долго и напряженно прислушивался, были слова: «Взгляни же, о владыка, какие у них души!»