Бедствующая земля - [138]

Подобно тому как промышленная революция в сельском хозяйстве не началась лишь вчера, так и явление сельской миграции глубоко уходит своими корнями в прошлое. Теперь уже все признают, что имевшаяся в свое время в истории Соединенных Штатов возможность колонизации незаселенных территорий никогда не была, как это одно время воображали, «предохранительным клапаном». Она лишь задержала, как указал Луис М. Гакер, «на несколько поколений пролетаризацию американского сельского населения»[341], но ни в коей мере не предотвратила ход событий, ставших неизбежными с того момента, как капиталистическое производство активно внедрилось в сельское хозяйство. В этом отношении «неосвоенные территории» были, как я указал в предыдущих главах, с самого начала в некоторой мере лишь иллюзией. В 1880 г. в Канзасе и Небраске соответственно 16 и 18 % всех фермеров были арендаторами; «неосвоенные территории» в Оклахоме и Техасе, а позже на «Миссурийском копыте» исчезли с баснословной быстротой. Почти немедленное появление системы арендаторства на только что освоенных территориях служило само по себе разительным доказательством того, что «предохранительный клапан» не действует. Суть дела заключается в том, что, как сказал Гакер, «потребительское сельское хозяйство на Западе оказалось лишь краткой, промежуточной стадией в американской экономике: западные поселенцы с самого начала попали в сложный переплет денежных отношений» и так и не смогли, несмотря на «отчаянную борьбу за экономическую независимость», освободиться от них.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что с 1870 г. наблюдается постоянная миграция сельских семей в городские районы. Хотя эта миграция протекает все время, она приняла особенно крупные размеры в течение десятилетия с 1920 по 1930 г., когда ежегодно переселялось с ферм в города около 1940 тыс. человек. Правда, в те же годы имелся обратный, хотя и меньший поток людей. Около 1300 тыс. человек пытались ежегодно найти в деревне уверенность в завтрашнем дне, которую они не могли обрести в городах даже в лучшие дни экономического подъема. В течение кризиса 1929–1933 гг., когда экономическое положение было шатким как в сельском хозяйстве, так и в городе, количество людей, покидающих деревню, и людей, возвращающихся в нее, было почти одинаковым. Все же за десятилетие с 1920 по 1930 г. в города переселилось на 6 млн. человек больше, чем вернулось в деревню. Этот факт сам по себе служит ярким доказательством явной неустойчивости сельского населения.

Издание в 1924 г. закона об ограничении иммиграции в Соединенные Штаты вызвало усиление сельской миграции, так как сельскохозяйственные рабочие начали замещать иностранных иммигрантов на заводах, рудниках и фабриках. Начиная с 1914 г., наши города сохранили или увеличили количество своих жителей не благодаря иностранной иммиграции, а благодаря внутренней миграции — мигрант заменил иммигранта, фермер стал рабочим. Доктор Луис Вирт отметил, что в то время как за десятилетие 1860–1870 гг. на жителей Чикаго, родившихся за границей, приходится 48 % прироста населения этого города, с 1910 по 1930 г. процент прироста за счет этой группы снизился до 5. С 1880 по 1890 г. увеличение населения Чикаго только на 31 % шло за счет людей, родившихся в других районах Соединенных Штатов, а с 1920 по 1930 г. этот процент возрос до 60. Та же тенденция к пролетаризации сельского населения теперь, конечно, появилась и в самом сельском хозяйстве. «Один из аспектов уменьшения удельного веса количества иностранных и цветных элементов в сельскохозяйственном населении страны заключается в замене этих элементов белыми, родившимися в Соединенных Штатах, — американцами. На Юге, на Западе, а также и в других местах эти американцы теперь согласны работать на любых условиях — в качестве мигрирующих рабочих, батраков, кропперов и арендаторов, и тем самым они во многих случаях вытеснили занимавших ранее эти позиции представителей другой национальности или расы»[342]. Вытесненный фермер или же его сын если и находит себе работу в городе или в деревне, то уже не как независимый собственник, а как наемный рабочий.

В течение многих лет увеличение количества арендаторов, рост фермерской задолженности и огромная текучесть сельского населения в некоторых районах страны служили показателем как отсутствия обеспеченности и уверенности в завтрашнем дне, так и быстрого отделения функции собственности на землю от функции ее возделывания. Все же оставалась в силе иллюзия, что вина кроется в самом сельском хозяйстве и не может быть приписана действию сил, не относящихся непосредственно к нему. В каждом отдельном случае проблему изолировали и рассматривали в узком аспекте как «проблему арендаторства», или проблему «фермерской задолженности», или же, наконец, как «проблему сельской миграции». Одновременно продолжала существовать иллюзия, что достаточно лишь провести небольшие изменения в экономических отношениях, чтобы разрешить эти проблемы и восстановить социальную лестницу сельского хозяйства. Но теперь эта иллюзия рассеялась. Как указывается в одном издании министерства земледелия: «За последние годы явления, ранее связанные с так называемой «социальной лестницей сельского хозяйства», изменились… Во-первых… продвижение вверх по этой лестнице через различные ступени, начиная от работника и арендатора и кончая собственником, сильно затормозилось; во-вторых… движение вниз по этой лестнице, включая потерю фермером прав собственности на землю, переход на положение ее арендатора или же полное вытеснение с принадлежавшей ему фермы, значительно ускорилось и, в-третьих… стала более заметной тенденция американских фермеров застревать на одной ступени социальной лестницы сельского хозяйства»