Бедовый мальчишка - [20]

«Мне надо вам многое сказать о себе. Приходите сегодня в парк к девяти часам вечера. Очень и очень прошу. Буду ждать у фонтана».

Вместо подписи — одна буква «Т». (Это значит — Татаринцев. Александр Татаринцев.)

Ромка протяжно свистнул. Эх ты, ну зачем, зачем он прочитал чужое письмо? И что ему теперь делать? Отдать Тане письмо в незаклеенном конверте и с оторванным углом?

Нет, нет, ни в коем случае! А если… если сказать Саше: потерял, когда во весь дух бежал на Садовую?

Ведь может Саша написать Тане другое письмо? А почему бы и нет? А захочет, так и без письма обойдется. Встретит Таню на улице и скажет ей все, что ему вздумается сказать. Не к спеху же, наверно, это?

Ромка посмотрел на коротенькое, очень коротенькое Сашино письмо. Разорвать на мелкие клочки и бросить?

Покусывая нижнюю губу, Ромка задумался. Щурил свои быстрые, зеленовато-желтые рысьи глаза и о чем-то думал. Но вот на лбу разгладилась морщинка, вот в глазах забегали бесенята. Нет, письмо он не уничтожит. Оно сейчас пригодится для другого дела.

Кинув в палисадник скомканный конверт, Ромка завернул за угол и опять побежал. А поравнявшись с высокими, наглухо закрытыми воротами, сунул записку в щелку для газет. И громко забарабанил в калитку.

Нечаянно Ромка поднял взгляд, и кулаки его на какой-то миг замерли над головой. Чуть выше железной таблички с собачьей мордой протянулась узкая полоска бумаги. Кто-то в спешке приклеил ее косо. Через всю полоску броские слова: «Позор спекулянту-эксплуататору!»

«Ведь это… это Пузикова… ее работа!» — пронеслось в голове у Ромки, и кулаки снова барабанили по калитке — теперь уже весело-весело.

А когда по ту сторону забора послышались шаркающие шаги, Ромка дал стрекача.

* * *

В квартиру, где жила Таня, Ромка ворвался вихрем. Интересно ж было посмотреть, что делает девушка, когда в парке ее с нетерпением поджидает молодой штурман.

Таня стирала на кухне белье. Отжимала в корыте какую-то рубашку и пела:

Приходи, мой милый,

Милый, ненаглядный…

Ромка перевел дух и тоже загорланил:

Приходи, моя милая,

На свиданье вечерком!

Таня выронила из рук рубашку. Оглянулась.

— Господи, напугал-то как! — сказала она и загородила спиной корыто. — Ты чего примчался?

— Здрасте! Что ж, и в гости прийти нельзя?

— Ах, ты в гости. — Таня грустно как-то улыбнулась. — Ну, если в гости, то иди в комнату. На столе ягоды. Сама в лесу собирала. Садись и ешь.

Там в парке, вокруг огромной сухой чаши фонтана с нагой чугунной купальщицей, вышагивал штурман Саша в парадной белой форме. В руках у него букет цветов. Вышагивает, поджидая Татьяну. А она об этом и знать ничего не знает!

— Не хочу твоих ягод! — угрюмо сказал Ромка. Ему почему-то не хотелось смеяться. Он только там, в парке, глядя на Сашу из-за кустов сирени, наконец-то понял, какое это было письмо. Помолчав, Ромка спросил: — А зачем ты затеяла стирку? В такой вечер.

— А какой нынче вечер? — спросила Таня и чуть подвинулась влево. В левом углу корыта высилась горка нестиранного белья. — Какой же нынче вечер?

— Тихий… и… и приятный. — Ромка переступил с ноги на ногу и тоже подвинулся влево.

«Откуда у нее появились мужские майки и трусы? — подумал Ромка. — А вон та рубаха… прямо точь-в-точь Аркашкиного отца рубаха».

Таня почему-то вдруг вся вспыхнула. Вспыхнула до слез.

— Ну чего ты, Роман, уставился? Чего суешь нос не в свое дело? Соседка заболела… заболела и попросила меня постирать.

Вдруг Таня закрыла влажными руками лицо. Ромка на всю жизнь запомнит эти дрожащие, белые, разопревшие от горячей воды руки. Они дрожали.

— Что с тобой, Таня? — не на шутку перепугался Ромка.

А у нее уже дрожали не только руки, но и плечи. И вся она как-то постепенно оседала и оседала, пока совсем не опустилась на забрызганные мыльной пеной половицы.

— Он меня… он меня ни капельки не любит, — сказала, запинаясь, Таня. Сказала и зарыдала.

Ромка присел перед сестрой. И она доверчиво уткнулась к нему в колени мокрым лицом. От Тани пахло не мылом, не корытом с грязным бельем, от нее пахло июльским зноем. И еще цветами.

Расстроенный Ромка только что вернулся от Тани. Он собирался ложиться спать, когда в дверь постучали.

— Роман, открой! — услышал он мужской голос, едва лишь вышел в сени.

Уже в тот миг, когда раздался этот осторожный стук, он сразу догадался: штурман. И все же, прежде чем подойти к двери, спросил:

— Кто там?

— Я, Саша.

Все в той же парадной форме, только теперь без цветов (куда он их дел, выбросил?), штурман устало опустился на стул. И китель, и брюки почему-то помяты, будто Саша весь длинный этот вечер валялся на кровати. У него даже лицо казалось измятым, как тряпка.

Ромка изо всех сил старался не глядеть штурману в его грустные, вопрошающие глаза. А тот все чего-то медлил, не спрашивал. И так они оба молчали и молчали. Наконец Саша не выдержал:

— Ты… передал?

Еще ниже клоня голову, Ромка ничего не сказал. У него на части разрывалось сердце. Было жалко и Сашу, которого не любила Таня, было жалко и Таню; такая она несчастная…

— Ну? — повторил Саша. — У тебя язык отнялся?

— Я… я потерял письмо… когда бежал… потерял по дороге.

Саша больно схватил Ромку за руку. Схватил и подтащил к себе.