Вдруг Аркашка, наклонившись к отцу, медленно и осторожно провел кончиком мизинца по его тугим вразлет бровям.
В ту же самую секунду Ромку угораздило — будто на грех — наступить ногой на соседнюю половицу. И половица как бы нарочно по-старушечьи охнула.
Ромка взвидеть не успел, как Аркашка уже стоял перед ним. Стоял насупленный, грозный.
— Ты… ты зачем подглядываешь? — прошипел он, готовый в любой миг схватить Ромку за шиворот и вытолкать за дверь.
— А я и не собирался… чтобы подглядывать… Мне бы одному… мне бы одному страшно было. — Ромка кивнул на кровать. — Ну, я и подумал: может, тебе тоже страшно?
Аркашка жестоко в упор посмотрел Ромке в побледневшее лицо. Потом, опуская глаза, вздохнул.
— Привык я, — немного погодя сказал он. Помолчал. — Он совсем-совсем не страшный. Когда он… такой, как все люди, он знаешь какой у меня? Добрый и сильный. — И сказал Аркашка это так, как он еще никогда и никому не говорил в школе.
— Не всякий человек с одного взмаха развалит топором напополам сучкастый чурбак… большущий, в два обхвата. А ему, моему отцу, ничего не стоит целый день крушить и крушить эти чурбаки. — Аркашка схватил Ромку за руку. — Или ты не веришь?.. А как-то раз отец усмирил взбесившегося жеребца. Тогда мне лет семь было, а я все, все помню. Жеребец летел по улице… он летел прямо как на крыльях. А за ним волочились опрокинутые санки. Отец бросился ему наперерез и повис на уздечке. И жеребец — огромный, гривастый… вот с такой пастью… жеребец сразу встал как вкопанный. — Точно боясь, как бы Ромка не перебил, Аркашка продолжал без передышки, наскоро облизав запекшиеся губы: —А другой раз… другой раз зимой на речке он вытащил из полыньи чужую тетеньку. Вот он какой у меня! Может, ты и этому тоже не веришь?.. Ты не смотри, какой он сейчас. Отец недавно стал прикладываться… раньше он и в рот ее не брал, эту «злодейку с наклейкой». Он мне уж обещал больше в рот ее не брать. А вот опять… И денег не было у него… ну прямо ни копейки… И знаешь, кто напоил? Этот… Кириллыч. Старик хапуга — через дом от нас живет. И чего только к отцу привязался, сам не знаю. Затащил его к себе, когда он с работы возвращался, и напоил.
Аркашка замолчал, отвернулся.
— А мать… где у тебя мать? — спросил Ромка. Спросил и в тот же миг пожалел об этом.
Как-то весь вздрогнув, Аркашка испуганно глянул на Ромку. Он что-то хотел ответить, но рот перекосился, а из глаз брызнули слезы. Локтем оттолкнув с дороги Ромку, Аркашка опрометью бросился мимо него в темную кухню.
Глава шестая
Жигулевское море
Широкогрудый двухпалубный «Москвич» уже стоял у причальной стенки. Ромка увидел его издали, едва только выбежал из-за угла на пристанскую площадь — пеструю от цветочных клумб.
Можно было подумать, что катер всего лишь в это утро спустили со стапелей «Красного Сормова», — так на нем все сверкало и блестело, блестело и сверкало: и штурвальная рубка, и медные поручни, и даже окна салонов.
Давным-давно мечтал Ромка покататься по морю, но у него то не было за душой ни гроша, то, когда деньги заводились, жалко было тратить их на билет. То ли дело сейчас: предстояла бесплатная прогулка на «Москвиче». Штурман Саша вчера за ужином у Аркашки так раздобрился, что пообещал нынче утром прокатить их на своем катере, прокатить с ветерком до самого дальнего правобережного села Усолья.
Внезапно Ромка насупился. Все бы ничего, да вот Аркашку жалко. И угораздило же его, Ромку, спросить вчера Аркашку про мать. Но откуда он мог знать, что с матерью Аркашки случилась какая-то беда?.. Аркашка как забился в темную кухню, так оттуда и не вышел. А вдруг он не придет сейчас и на катер? Эх, Ромка, Ромка, недогадливая твоя головушка! Надо было бы забежать за Аркашкой, прежде чем отправляться на пристань. Может, сбегать? Нет, уже поздно. Катер ждать их не будет.
И тут — откуда ни возьмись — перед самым Ромкиным носом появился легкий на помине Аркашка. На голове дыбом стояли жесткие, как конская грива, волосы, расстегнутый ворот давно не стиранной ковбойки съехал к плечу, обнажая обтянутую смуглой кожей острую ключицу, одна штанина почему-то короче другой… Уж не подрался ли он с кем?
— Растрезвонил, успел? — хрипло бросил Аркашка в лицо Ромке, вынимая из карманов крепкие кулаки.
— Ты это о чем? — Ромка так и опешил.
Аркашка еще шагнул, впиваясь в Ромку серыми диковатыми глазами, серыми, как грозовая туча.
— Если узнаю… Если только пикнешь про моего отца… и про то, о чем я тебе говорил…
Горькая обида захлестнула Ромку, и он забыл про увесистые Аркашкины кулаки.
— Сам, сам не трезвонь… Весь город надо мною смеется… все знают, как я в море свалился… А себя ты героем…
— Бе-безмозглая Ромашка! — Аркашкины щеки совсем побелели. — Может, кто и сболтнул, да только не я… Похоже, твой дружок Стаська… он-то все видел… и как я в воду за тобой нырнул, и как…
— Ври себе — ври! — перебил его Ромка, распаляясь. — Еще сочини, как ты жареную сорожку на удочку из моря таскаешь!
— Ах, во-он оно что! Значит, это ты… ты и за ногу меня привязал, ты и…
Неизвестно, что было бы дальше, не появись возле ребят в эту опасную минуту штурман Саша.
