Бедный Павел. Часть 1 - [7]

Больше всего на свете Марфа любила Масленицу. В детстве папа всегда на Масленицу приезжал домой, все вместе ходили на игрища. Как же здорово было увидеть, как мужик с медведем борется! А блины с икрой! А на санках по ледяным горкам с маменькой, папенькой и братцем! Ой, хорошо было: братец смеётся весло так, папенька на маменьку смотрит так нежно, любяще, а она вся розовеет под его взглядом…

А потом папенька уехал в мещёрские деревни подавлять бунт крестьян. И не вернулся, уже никогда… Маменька долго плакала, потом начала продавать папенькины вещи. Потом и они кончились. Их выгнали из дома. Как страшно и голодно было, и вспоминать больно. Они все пошли к папенькиной родне в деревеньку Матвеев посад, что около Венева. Осенью в жуткий дождь братец заболел и, не доходя до Венева, умер. Маменька так плакала.

А родные папеньки не приняли их, прогнали. И маменька повела её в Ригу к своим родным. Да только не дошли они – умерла маменька. Хорошо, добрые люди поняли, что Марфа девочка из дворян и отдали её в монастырь.

Там мать-настоятельница была ну очень строгая, била Марфу каждый день. Всегда говорила Марфе, что та плохо учит писание или французский язык, которая настоятельница знала в совершенстве. Бывало, пищи лишала, заставляла в часовне на коленях молиться по несколько дней.

Марфа прожила там несколько лет, не выдержала и сбежала оттуда в конце концов. С тех пор монастырей боялась, когда на богомолье надо было, плакала и пряталась, лишь бы не ехать. А тогда, до Москвы добралась: где пешком, где подвёз кто. Рядом с Москвой странную монашку увидела Мария Ивановна Салтыкова, спросила кто она, та и ответила. Узнала барыня, что Марфа-то писание знала, что на трёх языках говорить и писать может, и стала Марфа её деток учить.

Так и повелось, Марфа деток учит и за ними приглядывает. Ох, и разные барыни попадались, некоторые и розгами секли, а некоторые и пряниками угощали. Только вот медведя с мужиком больше никогда не видела…

И вот, барыня Анна Васильевна Бужина рекомендовала Марфу в няньки для Павла Петровича, Петра Великого правнучка. Вот теперь она у него в няньках. Детки-то тоже очень разные бывают, а вот Павел Петрович очень хороший мальчик. С ней, старой, на разных языках разговаривает, писание просит читать ему и не обижает, жалеет.

Только вот с утра странно себя ведёт, как оспой, сердешный, переболел, так вскочит с самого ранья и давай вокруг дворца бегать, дождь ли снег – бежит, потом руками-ногами так странно машет. Из железа ему штуки какие-то отковали – гантели называются, ими машет. Поперву, она беспокоилась, не заболел ли он снова, но доктор Кондоиди сказал, что мальчик, словно юный спартанец, занимается гимнастикой. Кто такой этот спартанец-то? Но коли не заболел, так хорошо.

А потом, вот как в детстве на Масленицу на игрище видела – обливается холодной водой. Ладно, в жару летнюю, а вот в мороз – страшно ей, но её Павлуша только смеётся над ней, но ласково так. А на эту Масленицу он её повёз с собой, и она увидела снова, как медведь с мужиком борется. Заплакала она, а он её по голове гладил и Марфушею называл. Как папенька тогда…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Что же, попробовал я с императрицей поговорить – получилось. Не стала она моих нянек наказывать, просто велела своей подруге – Анне Воронцовой, заходить ко мне и разговаривать о жизни. И это её решение оказалось для меня очень удачным – Воронцова была чрезвычайно умной женщиной и при этом действительно любила детей. И очень важно, что она, урождённая Скавронская, была двоюродной сестрой императрицы – племянницей её матери, императрицы Екатерины Алексеевны, да ещё и супругой канцлера империи.

Я быстро приучился называть её тётушкой Анной и получать удовольствие от общения с ней. Информация пошла широким потоком – я нашёл свой баланс. Сколько нового я узнавал об этом мире.

Летом наша армия под командованием старого лиса Апраксина вступила на территорию Пруссии, угрожая королю Фридриху II, снимая давление с изнемогающей Австрию и растерзанной Саксонии. У Гросс-Егерсдорфа Апраксин победил пруссаков, но потом начались непонятные манёвры, которые легко оказалось связать с самочувствием Елизаветы Петровны.

Оно резко ухудшилось, тётушка реально была при смерти и интриги при дворе вышли на невиданный до сих пор уровень. Апраксин под влиянием своего лучшего друга – канцлера Бестужева, вместо того, чтобы добивать пруссаков, рванул со своей армией домой. Бестужев явно готовил захват власти под регентством моей мамы, но вот, судя по нашим с ней разговорам, она об этом догадывалась, но прямо в самом процессе не участвовала.

Папочка понимал, что при таком раскладе он сойдёт со сцены, уступая позиции формально моей маме, а фактически – канцлеру, и отчаянно интриговал против заговора. Котёл с интригами кипел и булькал.

Но императрица внезапно выздоровела и отреагировала на происходящее в своём стиле – рубить головы, как её отец – Пётр I – она не рубила, дала обет, но повела себя круто. Не особо разбираясь, арестовала Апраксина, Бестужева, всё окружение мамы. Я, конечно, пытался защитить Екатерину, плакал, просил о помощи Разумовского, но реально повлиять на ситуацию не смог.