Бажоный [Повесть] - [3]

«Мамочка, что делать? Вот уже месяц, как я дружу с Гришей. Он закончил Архангельскую мореходку. Родители у него старенькие, живут в поселке в красивом деревянном домике из двух комнат. Гриша у них — единственный. Он был женат, но пока ходил за границу на полгода и более, жена загуляла. С ней Гриша разошелся. Высылаю вам фото вместе с ним, с моим Гришей. Учусь хорошо. За меня не беспокойтесь, ведь мне восемнадцать…».

— Раиска! Доченька моя! — мать разглядывала фотографию и не верила своим глазам: это ее Раиска, такая счастливая, улыбающаяся, в яркой кофте — видать, жених подарил. Да и у Григория вид в морской форме бравый.

Одно беспокоило Матрену Панкратьевну: возрастом Григорий лет на десять старше дочери, повидавший жизнь человек. «А может, это и к лучшему, что старше, — успокаивала она себя. — Крепче будет любить и беречь, не бросит с ребенком. Раиса и жизни-то еще хорошей не видела. А с родителями Григория ей будет легче мужа из плаванья ждать. Им она непременно понравится. Ее Раиса умеет и вязать, и чинить, и стирать — с детства приучена. Опять же опрятна, чистоту любит. И обед, бывало, приготовит не хуже меня. Насчет этого не стыдно будет тестю в глаза смотреть. Есть девки — с детства в деревне живут, а ни лошадь запрячь, ни корову подоить, ни с домашними делами управиться не умеют. Взять хотя бы Таню Моськину… Мои Зина и Раиса не такими выросли. — При воспоминании о погибшей дочери непрошенная слеза покатилась по щеке. — Ясно, Зину, ту не вернешь из сырой земли, а Раиска — девка на выданьи. Коли возьмет Григорий замуж, пусть выходит».

— Мам, ты что, так и будешь в одежде у порога сидеть? — прервал ее раздумья вернувшийся из школы сын.

Покормив Василька, Матрена Панкратьевна зажгла десятилинейную керосиновую лампу.

— Пиши, сынок, ответ Раиске.

И принялась диктовать:

«Твое письмо нас порадовало. Насчет дружбы с Гришей — тебе жить, тебе и думать. Дружить не запрещаю. Одно хочу сказать — не принеси в подоле. Больше месяца встречаетесь, а он мужик. Если у него серьезные намерения и он любит тебя, пусть сватается. Зарегистрируйтесь и дружно, живите, как люди. Век в девках не будешь, и если замуж берет, иди. О нас не думай. Мы с Васюткой как-нибудь проживем. У нас изба для жилья есть и ладно, не в чужих людях. Васютка обнес вокруг дома изгородь, летом сделаем крыльцо. Двор пока рубить не будем, пусть растет Василек. Осенью пойдет в седьмой класс. Школу закончит — и из одного чугунка есть будем. Ружье есть — так когда утку или тетерку на суп подстрелит, а удочкой рыбы на уху наловит. Перебьемся. Дальше учить не смогу. Десятилетка за двести километров от деревни, нужны деньги. А где я их возьму? Трудодни не пошлешь. Это дома учиться можно: свои грибы, картошка, капуста, лук, ягоды да молоко. На следующее лето надо двор дорубать, чтоб сено хранить под крышей. Хотя у меня и у самой топор из рук не выпадет, но придется мужиков просить на помощь. После твоего отъезда за два года один раз ходила с Васильком в кино. Смотрели в клубе картину „Свинарка и пастух“. Очень понравилось. Баско живут люди — не то что мы мучаемся. Привет тебе от Егора Ефремовича и Маланьи и доярок Фелицаты, Людмилы, Фени, Розы, а также от дяди Василия и тетки Феклы. Пиши. Ждем ответа, как воробей лета».

Васютка, запечатав конверт, сбегал и опустил письмо в почтовый ящик, висящий на углу правления колхоза. А через месяц пришла телеграмма: «Мама Васютка ждем на свадьбу 1 мая целуем Раиса Гриша».

Довольная Матрена Панкратьевна вместе с телеграммой показывала всем и цветную фотографию Раисы с Гришей.

Бабы-доярки радовались вместе с подругой:

— Молодец, Матрена, что отправила дочь учиться. Бог счастье дал Раисе.

Лишь Танька Моськина долго глядела на фотографию, а потом, прищурившись, презрительно так сказала:

— По лицу-то так не ахти какой красавец. Только что городской, да с усами. Мой друг Витька Гольчиков гораздо красивей…

Слова ее больно задели Матрену Панкратьевну.

— С лица-то не воду пить! Зато грамотный он! — выхватила она из рук девки фотографию.

И как ни просили, больше никому не стала показывать ее.

«Уж моя Раиска оболтуса не полюбит, стоит ли злиться на беспутную девчонку, которая так на всю жизнь и останется в деревне», — успокаивала она себя.

На свадьбу Матрена Панкратьевна с Васильком не поехали — причин тому было предостаточно. В апреле началась распутица. Мезень после ледохода вышла из берегов, залила проселочные дороги, снесла нa ручьях деревянные мосты. Пешком до районного центра и за неделю не доберешься. Да и билет до Архангельска на самолете в сто рублей обойдется. А кто их даст? В колхозе за прошедший год по тридцать копеек на трудодень насчитали, так что не знаешь, как концы с концами свести. И с подменой не просто: кто согласится, если корма на исходе и отелы идут. Как ни велико желание побывать у дочери на свадьбе, да выхода нет.

Поговорив с сыном, Матрена Панкратьевна дала Раисе телеграмму: «Поздравляем живите дружно приехать не сможем распута ждем гости целуем мама Василий».

Первое время после свадьбы письма от Раисы были частыми и радостными. Мать и брат с нетерпением ждали ее на летние каникулы. Но неожиданно Раиса сообщила: «Из общежития ушла и переехала к родителям Гриши на третий лесозавод. Приехать на лето не могу, буду работать почтальоном в поселке. Последний курс закончу заочно. Муж пока не работает». И решительно попросила: «Денег мне, мама, больше не высылай. Я уже взрослая…».