Базар житейской суеты. Часть 4 - [54]

Что касается до миссъ Мери, горесть ея при разлукѣ съ Амеліей была такого рода, что я отказываюсь изобразить ее перомъ. Молодая дѣвушка, привыкшая видѣть мистриссъ Эмми каждый день, полюбила ее всѣми силами своей души, и теперь, когда коляска остановилась у воротъ, она бросилась въ объятія своей безцѣнной подруги, и обмерла на ея шеѣ. Амелія съ своей стороны была растрогана почти столько же, какъ сама миссъ Мери. Она любила ее какъ собственную дочь. Одиннадцать лѣтъ сряду эта дѣвочка была постояннымъ ея другомъ и повѣренной всѣхъ ея тайнъ. Разлука была дѣйствительно весьма прискорбна для обѣихъ особъ, и ужь, конечно, было рѣшено, что миссъ Мери какъ-можно чаще будетъ гостить въ большомъ новомъ домѣ, куда отправлялась на жительство мистриссъ Эмми. Молодая дѣвушка была, впрочемъ, увѣрена, что скромная леди можетъ быть вполнѣ счастливою только въ скромной и смиренной хижинѣ, какъ миссъ Клеппъ называла свои домикъ на языкѣ любимыхъ ею повѣстей и романовъ.

Станемъ, однакожь, надѣяться, что философія этой дѣвицы была построена на шаткомъ и ложномъ принципѣ. Немного счастливыхъ дней бѣдняжка Эмми провела въ этой хижинѣ, скромной и смиренной. Рука бѣдственной судьбы тяготѣла здѣсь надъ нею. Оставивъ Аделаидимы Виллы, Амелія уже никогда не возвращалась на свою прежнюю квартиру, и не любила встрѣчаться съ хозяйкой, ворчавшей нѣкогда на нее всякій разъ, какъ оказывалась недоимка въ квартирныхъ деньгахъ. Грубая фамильярность мистриссъ Клеппъ была столько же несносна, какъ ея брюзгливость. Ея приторное раболѣпство въ настоящую эпоху процвѣтанія мистриссъ Эмми всего менѣе приходилось по вкусу этой леди. Осматривая новый домъ своей прежней жилицы, мистриссъ Клеппъ восклицала отъ изумленія на каждомъ шагу, и превозносила до небесъ каждую мёбель и каждую бездѣлку туалета. Она ощупывала своими грубыми пальцами платья мистриссъ Осборнъ, и старалась опредѣлить ихъ относительную цѣнность. Нельзя было, по ея словамъ, пріискать наряда, вполнѣ достойнаго этой милой, доброй, несравненной и безцѣнной миледи. Тѣмъ живѣе, при этихъ вычурныхъ комплиментахъ, воображенію мистриссъ Эмми представлялись прежнія грубѣйшія выходки хозяйки, непринимавшей въ разсчетъ никакихъ соображеній, когда надлежало содрать съ жильца квартирную недоимку. Нерѣдко старуха Клеппъ упрекала Амелію въ глупой расточительности, когда она покупала какія-нибудь лакомства для больной матери или отца. Теперь она унижалась передъ счастливой женщиной, а нѣкогда мистриссъ Клеппъ командовала надъ нею безконтрольно въ ея плачевные дни безпрерывныхъ бѣдствій.

Амелія не роптала и не жаловалась, и никто не зналъ всѣхъ огорченій, испытанныхъ ею въ послѣднее время на Аделаидиныхъ Виллахъ. Она тщательно скрывала ихъ отъ своего недужнаго отца, который отчасти собственною неосторожностію сдѣлался причиною ея страданій. Ей суждено было окончательно отвѣчать за всѣ его промахи, и мистриссъ Эмми, какъ безотвѣтная жертва, безропотно подчинилась своей судьбѣ. Есть причины надѣяться, что теперь мистриссъ Эмми не будетъ больше переносить этихъ грубыхъ обхожденій. Сказано давно, что во всякой печали содержится зародышъ утѣшенія, и эту истину намъ удобно теперь доказать примѣромъ бѣдняжки Мери. Подверженная страшнымъ истерическимъ припадкамъ послѣ отъѣзда своей пріятельницы, она поручена была вниманію и надзору нѣкоего молодаго человѣка изъ сосѣдней аптеки, и тотъ, говорятъ, излечилъ ее отъ всѣхъ недуговъ въ самое короткое время. Собираясь оставить Аделаидины Виллы, мистриссъ Эмми подарила своей подругѣ всю свою мёбель, за исключеніемъ только двухъ миньятюрныхъ портретовъ, висѣвшихъ надъ ея постелью, и маленькаго стараго фортепьяно, доведеннаго теперь до жалобнаго состоянія дребезжащаго инструмента. Эмми уважала эту погремушку вслѣдствіе особыхъ причинъ, извѣстныхъ только ей одной. Она бренчала на ней еще въ дѣтскихъ лѣтахъ, когда родители подарили ей это фортепьяно въ день ея имянинъ. Въ эпоху бѣдствія, разразившагося надъ домомъ, несчастный инструментъ, въ числѣ другихъ, болѣе или менѣе цѣнныхъ предметовъ, попалъ на аукціонъ, и читатель уже знаетъ, какими судьбами онъ потомъ попалъ въ руки мистриссъ Эмми.

Майоръ Доббинъ безъ устали слѣдилъ за устройствомъ новаго дома, которому, по его соображеніямъ, надлежало придать видъ величайшаго изящества и совершенпѣйшаго комфорта. Когда такимъ-образомъ хлопоталъ онъ изъ всѣхъ силъ, въ одно прекрасное утро пріѣхала изъ Бромптона телѣга, нагруженная ящиками, сундуками и картонками нашихъ переселенцевъ, и честный Вилльямъ замѣтилъ съ неизъяснимымъ восторгомъ между этимъ хламомъ и старое фортепьяно. Амелія непремѣнно хотѣла поставить этотъ инструментъ въ своей гостиной, прелестной комнаткѣ втораго этажа, смежной съ спальнею ея отца. Здѣсь обыкновенно старый джентльменъ проводилъ свои вечера.

Когда извощики остановились на лѣстницѣ съ этимъ древнимъ музыкальнымъ ящикомъ, Амелія приказала имъ идти наверхъ въ свою коммату. Доббинъ задрожалъ отъ восторга.

— Мнѣ очень пріятно, что вы позаботились объ этомъ инструментѣ, сказалъ майоръ весьма нѣжнымъ и чувствительнымъ тономъ, — я полагалъ, напротивъ, что вы оставите его безъ всякаго вниманія.