Байки о «Скорой» - [2]

Санавиация

Эта история тоже еще при советской власти приключилась, когда, как известно, никакого секса у нас в России еще не было…

В Воркуте, всем известно, как? Три дня тепло — и мигом, за одну только ночь, все деревья уже зеленые стоят. В один из таких «трех дней» (все вокруг зеленое, жара за 30, а на козырьке «скорой» — шапка снега) поступает нам вызов на Кару (поселок такой на побережье Ледовитого океана) — ребенок в тяжелом состоянии. Звонят мне домой. Я человек практичный и реально отдаю себе отчет, что наше трехдневное лето туда, скорее всего, еще не дошло. И одеваюсь соответственно.

В помощь мне дают фельдшера (женщина эта до сих пор у нас на «скорой» работает, ей уже под 50, а в ту пору это была совсем молодая и очень красивая девочка Таня, которой когда-то я даже посвятил свое двустишие: «Не зря поют советские танкисты: броня крепка и Таньки наши быстры»). Дама эта (прекрасный работник, грамотный специалист) и сейчас отличается крайне упрямым характером, а в 25 убедить ее в чем-то было вообще невозможно. Так вот, Таня наша в это время загорала на крылечке «Скорой помощи». И был на ней коротенький халатик да тапочки-вьетнамки: подошва и два тоненьких ремешочка. Я ее пытаюсь убедить: «Таня, мы летим в Кару. Это побережье Ледовитого океана. Надо бы еще хоть что-то на себя надеть»… Но и на этот раз убедить ее мне не удается.

Летим. Прилетаем в Кару. Прилет вертолета для местных жителей — событие огромной важности: вертолетчиков встречает весь поселок — взрослые, дети, собаки… Все живое, в общем. Высаживают нас прямо в сугроб. Сверху идет мокрый снег. Вертолет крутит винтами, создавая страшный ветер. И вот наша Таня начинает ловить этот свой халатик где-то выше своей головы. Под халатиком этим — тонюсенькие гипюровые плавочки и больше ничего. У всех аборигенов реакция самая естественная: раскрытые рты. Вертолетчикам тоже весело и любопытно, и вместо того, чтобы выключить, наконец, этот винт, они ветра еще «поддают». Закончилось все, в общем, благополучно. Первую медицинскую помощь ребенку мы оказали и в Воркуту с собой увезли.

Через неделю уже к другому ребенку я полетел с другой девушкой, тоже, кстати, Таней, но уже другой. И опять весь поселок столпился у вертолета — в ожидании повторения спектакля, надо полагать. Но спектакля не получилось. Там уже тоже все зеленело и было за +20.

Приезжайте, я себя убила

Горе, а тем более смерть, как правило, нелицеприятны, часто — безобразны. Может быть, потому мне так запомнился единственный, наверное, в моей практике случай, когда это было неправдоподобно красиво. К счастью, закончилось все благополучно, хотя ситуация была действительно смертельная: женщина и в самом деле хотела себя убить…

Итак, снова в Воркуте лето, самый разгар белых полярных ночей. В пятом часу утра в «скорой» раздается звонок: «Приезжайте, я себя убила». Едем. Дверь не заперта. Заходим. В квартире поразительная чистота, все тщательно прибрано. На кровати лежит очень красивая молодая женщина лет 35, восточной наружности, безукоризненно ухоженная: с прической, с макияжем, с маникюром и педикюром. На ней розовый пеньюар и кружевные фиолетовые трусики, а в груди, в области верхушки сердца, торчит какая-то металлическая штука и пульсирует в такт сердцебиения. Как оказалось, это было ортопедическое шило, длиной 18 сантиметров и в диаметре сантиметра в два. Именно этой штуковиной она и пыталась себя убить, но в момент сокращения сердца шило просто его не достигло: пройдя жировую подвеску перикарда и диафрагму, внутренних органов не поранило. Случай действительно просто уникальный — нарочно спровоцировать такую ситуацию абсолютно невозможно, специально так не сделаешь… Итак, пульс, давление у женщины нормальные, кожные покровы розовые, крови на ее пеньюаре — капля всего, «убитая» в полном сознании, даже разговаривает с нами. Но… эта штуковина из сердца ее все-таки торчит…

А история там была такая. Много лет эта женщина находилась в гражданском браке с врачом нашей инфекционной больницы. И вот он уезжает в отпуск и внезапно там умирает — инфаркт. Она страшно страдает. Пишет предсмертную записку: «Любимый, я ухожу к тебе» и с распоряжениями насчет наследства. Был у нас фельдшер — Володя Талышев. Зачем же, если себя убили, нас («скорую» то есть) к себе вызывали? — все допытывался он у нее. А она в ответ: «Не хотела, чтобы мое тело испортилось». Красивой смерти, выходит, хотела. Впрочем, красивое ее тело хирурги все-таки порядком подпортили: чтобы извлечь из грудной клетки шило, пришлось вскрывать грудную клетку и брюшную полость…

Ужасный понедельник

Или такая вот еще история. Рано утром (был понедельник) поступает вызов из экспериментального завода лечебно-трудового профилактория по изготовлению каких-то деталей на улице Автозаводской. У человека в станок затянуло телогрейку, а вслед за ней потянуло и сорвало… лицо. Такое я тоже видел в первый и последний раз в своей жизни: все, что ниже глаз и выше подбородка — уши, нос, губы болтаются у мужика где-то сбоку, а на месте лица — голый окровавленный череп. Картина — из фильма ужасов. Всем, кто вокруг, от такой картины ну очень нехорошо. Сам пострадавший чувствует себя вполне нормально: он ведь себя не видит… Большого кровотечения тоже нет: так, редкие капли. У мужика, опять же, нормальный пульс, нормальное давление. Мы его, естественно, обезболиваем. А дальше что? Начни его лицо перевязывать, он тут же начнет задыхаться. Так в больницу и поехали… А теперь представьте себе, что творится в приемном покое горбольницы в понедельник утром. Народу — как на вокзале. И тут заходим мы со своим монстром… Мы, значит, идем, а люди по обе стороны коридора падают в обмороки. Лицо у мужика свисает и болтается. Его ему, кстати, прекрасно пришили и оно замечательно прижилось. Главное, человеку неделю всего и осталось быть в том ЛТП, а тут такая незадача…