Байки деда Игната - [53]

В трезвом бытии он слыл отменным организатором, рассудительным, весьма практичным хозяином и добрым, незлобивым человеком, в подпитии же в нем прорезывалась романтическая жилка и он бывал способен на непредсказуемые действа. Так, в памяти потомков сохранился рассказ, как он, будучи в Киеве, после пятой-десятой «пляшечки» доброй терновки, которую весьма почитал, зашел в зверинец и попытался покататься на страусе. Та худоба ему понравилась своим представительным видом, и Микита решил, что ее было бы в самый раз использовать как тягло. Однако, гордый страус скорее всего так не думал, и когда «рэпаный» казак вскочил на его спину, он его сбросил и, отскочив в сторону, возмущенно застрекотал. Его возмущение Микита вполне понял и одобрил, но в соседней загородке находился пеликан («птиця-баба», как называл сие создание сам «Хвомэнко»), который, косясь на страуса и его незадачливого наездника, широко открыл клюв, подняв его вверх по свойственной этим птицам навычке.

— А-а, так ты, бисова баба, ще будешь смеяться над рэпаным казаком! — загорелся Микита и перелез за ограду к незадачливой птице. А нужно сказать, что был он левшой (правая рука у него «сохла») и левой рукой мог не только подписывать бумаги, но и весьма успешно «тюкать» кувалдой в кузне. Короче, Мыкыта, как он сам говорил, «добре вризав» пеликану по его неумной голове именно левой, что и было специально отмечено в полицейском протоколе по случаю того проступка. Отягчающим обстоятельством происшествия было то, что несчастный насмешник-пеликан «с непривычки», как объяснял наш герой, «тут же загнулся». Дело кончилось немалым штрафом, против которого «гильдейский казак» никак не возражал — власть он почитал, особенно полицейскую: власть — она от Бога, а с Богом спорить — йижака ковтать (ежа глотать). Потерпев неудачу с приручением страуса, дядько Микита купил двух верблюдов, на которых в Славянском порту потом долгие годы подвозили всякую кладь. Главным же достоинством этих животных считалась их способность оплевывать обидчиков, причем исключительно метко. Хозяин не возбранял хлопцам поддразнивать двугорбых, доводя их ко всеобщей радости до карательного плевка.

А еще дядько Хвомэнко держал у себя на подворье вoрона, подобранного где-то в дальних путях-поездках.

— Кажуть, шо ця птица, — говаривал Микита, — дюже живуча — живет триста годов. И це треба проверить: може брешуть!..

И вот этот родич приехал как-то в Петербург и, провернув свои торговые дела, явился проведать племянника, то есть нашего деда Игната, и купно — остальных станичников-конвойцев. Как водится, он привез поклоны и приветы от знакомых и родственников, а также гостинцы и подарки. Не размениваясь на мелкие радости, «гильдейский купец» передал отцам-атаманам бочонок паюсной икры, а рядовым — два бочонка: один, естественно, с салом, а другой с каспийской селедкой «заломом». Сам он больше любил местную — керченскую селедочку, но по его понятиям она мало годилась для подарка — была мелковата. А вот «залом» в самый раз: глядишь, и душа радуется — сплошной смак в аршин длиной… И нужно отдать ему должное — казаки оценили приношение и навалились именно на «залом» — хотелось чего-то солененького, неказенного.

Покалякав с земляками, дядько Микита отпросил племянника и его двух ближайших друзей-станичников отобедать с ним «в номерах».

— Гулять будем дома, — говорил Микита, — в чужом краю ударяться в загул непотребно и грешно… А посидеть землякам за столом-обедом непременно треба… И это был «крепкий» обед, о нем дед Игнат с удовольствием вспоминал всю «остатнюю» жизнь.

У самой гостиницы крутился красномордый полицейский чин — дядько сунул ему серебряную монетку, и тот с готовностью взял под козырек. Лишь только вошли они в здание, как к «гильдейскому купцу» подлетел, словно на крылышках, служитель и подобострастно вопросил дядьку Микиту, чего он соизволил бы пожелать.

— Обед, — коротко бросил тот. — Из двенадцати кушаний на четыре персоны, — он кивнул на своих гостей. — Но до того… четыре тазка (т.е., тазика), затем — салфеток и раз-два… гм… и шестнадцать бутылок… того, як его… шампаньского… Про остальное скажу потом…

— Нам шампаньского не трэба, — хотел было остановить его племянник, — мы непривычны…

— Знаю, — нетерпеливо отмахнулся дядько. — Пить будем горилку, або як есть горилка, то и в аду не жарко… А це — для другого… Пошли!

И не успели наши казачки-мужички войти в номер, как на столе засверкали высоченные бутылки.

— Значит так, хлопцы, — сказал дядько, — кажному взять по тазку и вылить в его по четыри пузыря цого паньского пытия… Он показал, как откупоривать шампанское, и когда братва с веселым шумом наполнила им тут же поданные тазики, велел поставить их на пол против себя и снять чоботы и онучи.

— Паны в шампаньском купають непотребных девок, — пояснил Микита, нам будет негрешно охолонуть свои натруженные ноги в ции дужэ благородни пакости… Плюнем на их благородство, хай им, панам, икнется! Переглянувшись, казаки выполнили пожелание хозяина — чудить так чудить!

— Ось так будь добре, — крякнул Микита. Тем временем в номере появился служитель с перечнем готовых блюд-закусок. «Гильдейский» отмахнулся: