Батя. Легенда спецназа ГРУ - [16]

— К козлу?

— И к нему — тоже!

— Согласен, что училище для Васи было чем-то большим, чем училище. Да, из той «булыгинской роты» почти все потом стали спецназовцами. Вася за всю свою жизнь никогда не терял связи с училищем, приезжал, встречался с новыми суворовцами, рассказывал им о Спецназе. Символично, что незадолго до своей кончины он снова съездил во Владикавказ. Он очень страдал, что училище в тяжёлом положении, и в материальном, и в моральном плане. Говорил, что все мы должны помогать ему.

— А ведь наше училище уникально! Это было единственное суворовское училище с 7-летним сроком обучения. С малого возраста семь лет повариться в этом котле…

— Не в сроке дело, а в качестве. Ведь нас воспитывали фронтовики. Один Нерченко Алексей Иванович, первый директор, чего стоит! Ещё в Гражданскую воевал, Великую Отечественную встретил заместителем командира дивизии, сражался под Смоленском, оборонял Москву. Недаром Вася часто вспоминал Алексея Ивановича, царство ему небесное.

— Знаете, как-то с Васей мы были в Майкопе. Там ведь в 43-м году было создано наше училище. И там в музее стоит его первое знамя. Вася как увидел знамя, счёл своим долгом сфотографироваться на его фоне.

— А каких только национальностей не было у нас! Как будто все регионы страны были представлены. Но никому в голову не приходило, что Эдик Алексанян, например, — именно армянин и никто больше, паша Дулаев з осетин, Коля Дзидзигури — грузин, Лёня Мермеништайн — еврей, а Вася Колесник — украинец. Для нас они отличались только какими-то необычными фамилиями. И всё.

— Я только сейчас узнал, что Вася украинец.

— По привычке брать ответственность на себя я вот Паша Дунаев враждовал с Русланом Аушевым? Вот заладили ингуши с осетинами: кто кого первый обидел?..

— Я расскажу сейчас эпизод, когда наш спокойный неразговорчивый Вася «вышел из себя». Было это на одном приёме. Собралось много генералов, кажется, были и правительственные чины. Не буду называть фамилию генерала («необычную»), который самозванно захватил микрофон перед третьим тостом и понёс какую-то свою цветистую чушь. Мы с Васей были на периферии стола и, разумеется, о выступлении и не помышляли. Но тут Вася вскочил и заорал на этого, с микрофоном и «необычной» фамилией: «Ты что, не знаешь о ком третий тост? Офицеры, ко мне!» — скомандовал. Все вскочили, вытянулись по стойке «смирно» и выпили молча. Ещё не нарушилась ни скрипом ни звяком тишина, как Вася продолжил: «А четвёртый тост — за Георгия Жукова!» — и первым осушил полный фужер.

Тот от микрофона куда-то «слинял», а Вася разошёлся. Пошёл в пляс, организовал песни. Ну… в общем, оттуда мы возвратились, сами понимаете, поддерживая друг друга. Вася по дороге повторял: «Я тихий, тихий, но ты меня ещё не знаешь».

— А я хочу вспомнить другой эпизод. Вы знаете, что без Васи наши встречи 9-го мая вроде как неполноценные. В 79-ом году он мне позвонил накануне мая и сказал, что он не будет на встрече: длительная командировка. Действительно, много месяцев его не было ни видно, ни слышно. И вдруг среди зимы звонок: надо бы встретиться, кое-что обсудить. Когда встретились, он говорит: «Недавно был у Министра. Представлен к ордену Красного Знамени». Я догадался, что командировка его была в Афган. Где toq можно было получить боевой орден? «За что?» — спрашиваю. Молчит, как партизан. Прошло ещё какое-то время, снова звонок: «Понимаешь, — говорит, — обманули меня, дали не орден Красного Знамени, а Звезду Героя». Так и сказал: «обманули». Такой вот у него был юмор.

— Конечно, он тихий, не буйный. Смотрели как-то вместе телевизор где-то в гостинице. Кто плюётся, кто спорить начинает с экраном. А Вася тихо так, как бы про себя, говорит: «Не то, не то, не то…».

— Как бы там не говорили, что «не было демократии» и т. д., была у нас первая армия в мире. И нам довелось служить в этой первой армии. Мы были как норовистые кони, за спины не прятались. Каким командиром был Вася! Как он подготовил 15-ю бригаду! В Афгане она дралась достойно. Многие часто вспоминали его излюбленное поучение: «Не надо бояться свиста пуль. Которая свистит, та не твоя».

— Надо же! Где мог погибнуть, не погиб, в здесь…

— Зато сразу, как от пули. Лёгкая смерть, как у святого.

— Тут разные оценки были: тихий — не тихий, заметный — незаметный. Вернёмся к суворовскому детству. Мало ли было тех, кто хотел ходить в павлиньих перьях. Вася не был павлином, это правда, не бросался в глаза. Но человек подлинной человечности не расталкивал других локтями, чтобы покрасоваться.

В нём постоянно шла моральная работа: как жить и для чего. Можно сказать, что к своему подвигу он шёл всю свою предшествующую жизнь.

Родина нам давала всё, что могла дать. Предъявлять к ней претензии, что не дала, чего недодала, могут только те, в «павлиньих перьях» Вася же как настоящий сын своей Матери-Родины любил её и гордился ею, какая бы она ни была и что бы с ней ни случилось. Это не просто красивые слова. Это суть красивого человека Васи Колесника.

— Вся жизнь его нам в назиданье. Чтоб быть таким, каким он был.

— Спасибо тебе, Вася, за то, что ты был.