Батальоны вступают в бой - [35]

Едва я успел взять документы Сошальского, как началась вторая атака. Видимо, немецкий снайпер, убивший полковника с орденами, сообщил своему начальству о том, что на горе находится командный пункт полка или дивизии. Мы оказались под пристальным наблюдением врага.

Резкий взрыв почти прямого попадания оглушил весь состав НП. Я очнулся первым. Кучерявый лежал на бруствере. Сергей Лаушкин хрипел у меня под ногами. Два радиста окровавленными телами прикрыли исковерканные радиостанции. Связист Алексей Устюжанин поднялся на колени и, ощупывая свою грудь, сказал:

— Все в порядке, товарищ майор!

Впрочем, порядка никакого не было: наблюдательный пункт прекратил свое существование. Теперь самое разумное — доползти до расположения ближайшего батальона. Его позиция ниже и немного левее.

Оглушенного адъютанта я столкнул с бруствера, и он покатился вниз, где братья Кругловы его поймали. Лаушкина я взвалил на спину и вместе с Устюжаниным выбрался из разбитого убежища.

Сползали медленно. А вокруг свистели пули, осколки, трещали и разлетались камни. Тело Сошальского пока оставили наверху. Со мной, в нагрудном кармане, его ордена и документы. Мы еще вернемся…

Лаушкин очнулся, когда до окопа осталось совсем немного. Последние метры он преодолел самостоятельно. Мартынов, пулеметчица Рая, повар Володя и братья Кругловы своим огнем прикрыли нас.

Проползая мимо трех расстрелянных, мы с презрением отвернулись от них. Ведь они, предатели, заставили подняться во весь рост Сошальского, по их вине погиб замечательный командир, раскрыт и разгромлен наблюдательный пункт.

Основой моего нового НП стал полуразрушенный окоп, который занимали стрелки батальона Замукашвили. Часам к одиннадцати утра Устюжанин установил телефон, и я через полковых артиллеристов связался с Алехиным.

Кстати, за два дня боя Алеша Устюжанин со своим напарником Муратовым исправили шестьдесят восемь повреждений на линии. Несмотря на град пуль и осколков, связисты тянули нить, обдирая на камнях руки и колени в кровь. И не успеешь оглянуться, как рядом уже слышится бодрый голос Алеши: «Москва», «Москва»… Говорит «Галич».

Алеша хранил вырезку из дивизионной газеты со стихами Павла Омскою на смерть комсомольца Сергея Живаева. Алеша частенько читал их вслух:

Ты с нами навеки становишься в строй,

Гвардеец лихой и отважный.

Твой подвиг бессмертный запомним, герой,

И повторим не однажды…

В полдень гитлеровцы обедали. Наступила передышка. Володя в который уж раз открывал крышку котелка и протягивал ложку, но мне не до еды. Поднимаюсь на высоту, к красному флагу. Со мной братья Кругловы. Наконец они встретились с Николаем Ивановым. Он так стиснул Кругловых, что у них кости затрещали. Смех, вопросы, рассказы.

— А где Калинкин?

— Я видел Петра!

— А я получил письмо от Бердниковича!

Березников и Лебедь в это время опять связывали древко. На алом изорванном полотнище не было живого места. И все же флаг, дразня фашистов, снова взвился над курганом.

Мне не пришлось докурить с друзьями. Снизу раздался голос Устюжанина:

— Товарищ майор, вас к телефону!

Быстро бегу на НП. На проводе генерал Цветаев.

— Держитесь, гвардейцы, к вам идет помощь! Оборона немцев прорвана южнее и севернее вас. К вечеру я буду на Саур-Могиле. Героям вручу ордена.

Приятно было слышать эти слова. Но сколько нужно орденов? При штурме и защите Саур-Могилы был проявлен массовый героизм. Как бы не обидеть хороших ребят.

Очередная атака немцев прикрывала их отход. Полегло фашистов тут порядком. Всю ночь трофейщики подбирали трупы.

Мы тоже начали подбирать погибших и рыть братскую могилу на обожженной площадке кургана. Предвечернюю тишину вновь нарушили залпы. Мы отдавали воинскую почесть гвардии полковнику Сошальскому, гвардии майору Филатову, гвардии капитану Иванову, гвардии младшему лейтенанту Шевченко…

Список огромный. Утрата настолько велика, что ни приезд командарма Цветаева, ни речь члена Военного совета Булатова, ни заслуженные награды — ничто не могло отвлечь от тяжелой думы.

С вершины Саур-Могилы я смотрю на запад. Далеко на горизонте виднеются два облака, похожие на огромные скирды хлеба. Закат поджег их, и они вспыхнули яркими кострами.

Завтра нам идти туда, там Донбасс.

6

Разведчики, побывавшие во вражеском тылу, принесли оттуда письмо-листовку, написанную старыми донецкими шахтерами. Они обращались к войскам нашею фронта: «Гоните фашистов безостановочно, бейте их, проклятых, скорее освобождайте нашу исстрадавшуюся горняцкую землю. Очищайте от вражьей нечисти шахты и заводы, чтобы снова цвел, работал и славился Донбасс…»

Эти слова, идущие от рабочего сердца, нельзя было читать без волнения. Комсорг полка Петр Мартынов, держа в руке наказ шахтеров, спросил гвардейцев:

— Кому из вас Донбасс — родина?

— Мне! — отозвался младший сержант Данилов. — Я из столицы Донбасса.

Петр Иванович вручил Данилову листок и попросил его зачитать на митинге. Данилов не только зачитал, он рассказал о своей шахтерской семье, вспомнил, как вместе с отцом первый раз в жизни спустился под землю и как потом в школе написал на эту тему сочинение.

Сын шахтера говорил, казалось бы, о самых обычных вещах, но я заметил, что собрание его слушало с большим интересом. И это потому, что речь шла о счастливой юности, о всем хорошем, что теперь запачкано и отравлено коричневой чумой и за что им, гвардейцам, надо сейчас идти в бой.