Батальоны вступают в бой - [22]

Потом пришли представители особого отдела и начали всех проверять.

Братья Кругловы, Калинкин, Курдюков и другие товарищи все время были возле меня. Их не смущала предстоящая процедура. Они были уверены, что все обойдется хорошо.

Я дал о каждом из них самый благожелательный отзыв, и ребят действительно не долго расспрашивали.

Наконец пришел мой черед. Уполномоченный особого отдела заправил белесые волосы под новенькую фуражку, вооружился трофейной ручкой с белой звездой на головке и, словно до сей минуты не встречался со мной, будто не я помогал ему разобраться в людях, которые вышли из окружения, сухо обратился ко мне:

— Фамилия… имя… отчество?..

Я показал партийный билет. Он внимательно рассмотрел его, даже прощупал.

— Не пытался зарыть? — перешел он на «ты».

— Как видишь! — ответил я тем же.

Особист это почувствовал и уже мягче спросил:

— А удостоверение личности сохранили?

— Пожалуйста.

Перелистывая документ, он уточнял:

— А кто командовал 164-й стрелковой дивизией?

Возвращая мне удостоверение, он начал спрашивать о родственниках. Подробно осведомившись о сестрах, старший лейтенант задал вопрос:

— А старший брат на каком сейчас фронте?

Официально наша семья не получила извещения о гибели Ивана в тюрьме. Нам устно сообщили: «Умер». И я повторил этот ответ. Показал книжку брата. Надо полагать, портрет, ордена и то, что его нет в живых, — все это возымело действие. Старший лейтенант перестал спрашивать об Иване Андреевиче. Он переключил свое внимание на события, происшедшие в окружении.

В это время в палатку вошел подполковник среднего роста со светлыми глазами.

Он выразительно посмотрел на старшего лейтенанта, затем закурил и всем своим видом показал помощнику, что не стоит больше донимать меня вопросами.

На этом и закончилась наша беседа с представителями особого отдела.

2

На Южном фронте из окружения выходили десятки тысяч красноармейцев и командиров. Сюда даже прибыл начальник отдела кадров только что созданного Сталинградского фронта. Он отбирал офицеров.

Мы с Калинкиным обратились к нему с просьбой взять нас вместе. Подполковник с седыми висками понимающе окинул нас добродушным взглядом и спросил:

— Вы что, вместе из окружения выбирались?

— Да. И до этого вместе служили, — пояснил Калинкин и поинтересовался: — Скажите, а рядовых будете отбирать?

Не дожидаясь ответа, подал кадровику список красноармейцев:

— Ребята — орлы! Проверенные. Смекалистые. И стрелки отличные.

— Ну что ж, товарищи командиры, боевая дружба — вещь святая. Вы все будете на одном фронте, но в каких частях… — он развел руками, — сие от меня не зависит. Я здесь еще задержусь, а вы — завтра в путь.

Командиров отправили в первую очередь. По этому поводу Калинкин организовал прощание. На густо поросшем ивняком берегу притока Дона разостлали плащ- накидку. На нее поставили котелок с водой, флягу с «горючим» и семь крышек от котелков, доверху наполненных гречневой кашей. Вокруг разместились братья Кругловы, Курдюков, Петро, Мельников, Калинкин и я. Вместо тостов мы поочередно вспоминали какой-нибудь боевой эпизод.

Первым начал рассказывать Калинкин. Он посмотрел на заходящее солнце и, заложив под себя ноги, уверенно повел повествование. От волнения у него щеки пылали примерно так же, как закат.

— Это было в районе Первомайска, — начал он. — Я первый раз видел, как наш бронебойщик пробил борт немецкому тапку. Машина вспыхнула, из нее выскочили три танкиста и подняли руки. Я повел их в штаб. Они были уверены, что я не понимаю по-немецки, и завели откровенный разговор. Командир танка, с усиками под Гитлера, предложил своим: «Давайте прикончим этого идиота и сбежим». Водитель с черными маслеными руками сразу согласился. «Это реально, — сказал он. — У Ивана пистолет в кобуре, и кругом кусты». Третий, пушкарь, заметил: «Молоденький, жалко его». Тогда командир огрызнулся: «Нашу машину поджег тоже молоденький. Нечего сентиментальничать. Я попрошу прикурить. Вы с боков хватайте за руки. А я задушу». Командир экипажа достал сигареты, повернулся ко мне и стал знаками показывать, что просит огня. Все гитлеровцы остановились. Я ответил: «Хорошо, сейчас дам прикурить!» — вынул из кобуры ТТ и по-немецки произнес: «Советские воины пленных не расстреливают, но, поскольку вы решили меня задушить, я вынужден принять меры к защите…» Офицер грохнулся на колени и стал умолять помиловать его. Покорно склонил голову и водитель. А танкист-артиллерист мужественно заявил, что все они, и он тоже, заслужили немедленного расстрела. Но у него единственная просьба — в первую очередь прикончить обер-лейтенанта. «Он шулер! Он всех нас обыграл в карты. У него куртка с тайником. Он толст от марок». Офицер ладонями забил по груди: «Все отдам. И золото. Я не обманщик, мне просто везет. Миллер — честный рабочий, — указал на водителя, — он подтвердит. Я порядочный…» — «Не совсем так, господин обер-лейтенант. Ко мне пришла в казарму жена. Ты хотел купить ее на одну ночь. Предлагал двести марок и колоду порнографических карт. И еще сказал, если я уступлю на время жену, то ты начнешь продвигать меня по службе…» В общем, начали они ругаться. Я прервал их командой: «Руки назад! Кругом, шагом марш!» Когда обер-лейтенанта допрашивали, он вилял, хитрил, прикидывался незнающим. Но в конце концов дал нужные сведения. Его марки мы передали в отдел разведки, а карты сожгли…