Батальоны вступают в бой - [19]

Но такой поединок требует сноровки и крепких нервов. Это не каждому по силам. На моих глазах трое солдат, обхватив руками голову, положились на случай: а вдруг минует…

Но многотонный «утюг» безжалостно вдавил их в землю. Затем нацелился на Курдюкова.

Андрей спокойно выжидал. Лишь в самый последний момент он резко рванулся вправо. И уцелел. Таким же образом спаслись и многие другие. Я тоже последовал их примеру.

Когда мимо глаз промелькнули катки, черный борт с крестом и обдали жаром выхлопные газы, я оглянулся. То, что увидел — не забыть никогда: танк навалился на Ковалева. И, несмотря на шум, лязг, до нас долетел раздирающий душу крик.

Прошли еще две волны машин. Теперь было уже не так страшно. В такие минуты инстинкт самосохранения делает человека удивительно изворотливым. Но почему же Ковалев не нашел в себе силы бороться за жизнь?

Мне особенно больно было смотреть на него. Штыками и ножами мы выдолбили неглубокую яму и похоронили комдива. Вокруг нас собрались потные, грязные бойцы. Тот, кому Курдюков помог уйти от смерти, неожиданно обнял Андрея и, пряча слезы, уткнулся в его плечо.

— Меня зовут Петром, — сказал он. — Братом будешь…

Теперь Петро ни на шаг не отставал от Курдюкова. Беда сближает людей. А впереди еще много испытаний. И главное из них — выход из окружения.

Несколько человек из соседнего полка присоединились к нам. Пожилой артиллерист Карпенко рассказал о судьбе своего подразделения.

Это было в час атаки румын. Наши бойцы ждали подмоги. И видят, что с тыла идут четыре танка. Молодые пушкари вскочили на бруствер окопа и замахали пилотками: «Привет танкистам! Жми, ребята!» Ну те и поднажали. Один Карпенко успел нырнуть в щель. Без единого выстрела гитлеровцы раздавили батарею.

Примкнули к нам и люди из дивизии Ковалева. Они действительно стояли насмерть, но, зажатые с трех сторон танками, обстреливаемые с фронта румынскими орудиями и минометами, понесли большие потери.

Перед моими глазами снова встала картина гибели комдива. Почему же он все-таки не увернулся от машины? Может быть, ему показалось унизительным извиваться перед фашистами?

Вспомнились его слова, сказанные на водонапорной башне. Федор Андреевич настолько верил, что этот наш рубеж будет последним на пути отступления, настолько хотел быстрейшей стабилизации фронта и настолько внушил себе и своим подчиненным идею предстоящего перелома, что неожиданный прорыв немцев и окружение, видимо, сломили и его волю.

Мне удалось собрать отряд человек в двести. Шли в темноте в направлении огненных вспышек. Калинкин, раздобыв где-то велосипед, вел разведку. Он сообщил, что левее нас, в районе села Водяно, действует группа под командованием генерала А. С. Титова.

О начальнике артиллерии 18-й армии я много слышал и лично знал его. О нем все отзывались с теплом, уважением. Мы торопились к нему на выручку, но не успели. На месте недавнего боя догорали кусты, чернели воронки, всюду валялись медные гильзы от снарядов. А перед артиллерийскими позициями дымились шесть немецких танков.

В ближайшей балке, где уже сгустились вечерние сумерки, мы наткнулись на медика в очках. Рядом с ним на земле лежали пятеро тяжелораненых. Санитар без халата, с белоснежным бинтом в руке, рассказал о том, что полчаса назад видел своими глазами…

— Танки нагрянули нежданно. По числу — не счесть. А возле штаба армии только одна зенитная батарея. Силы были слишком неравные. Исход ясен. Молодой подносчик снарядов растерялся, закричал: «Танки! Окружают!» Тут подошел генерал Титов. «Не шуми!» — успокоил он. И твердо подал команду: «К орудиям!»

Санитар тоже нажал на голос и тут же с опаской оглянулся. Ему показалось, что он не к месту затеял воспоминания и, как бы оправдываясь, пояснил:

— Я ж Алексея Семеновича знал лично. Когда к нам в армию поступили первые «катюши», так меня взяли на испытание нового оружия. Вот тогда-то я и увидел начальника артиллерии. Он тогда, помню, глаз еще засорил. Пришлось оказывать помощь. Разговорились. Выяснилось, что он, как и я, любит математику. В общем, мы потом не раз еще встречались…

Рассказчик грустно вздохнул и продолжал:

— Так вот зенитчики во главе с генералом бились здорово. Так, что завертелись «окружатели». Первая группа танков быстро поредела. Дым поднялся выше колокольни. Ну и немец в долгу не оставался. Разок генерала даже землей забросило. Я кинулся к нему, думал, конец. А он встал, отряхнулся и пошутил еще: «Плохо рассчитывают. Вот мы им сейчас покажем, как надо». И указал на новую цель — по скирдам. А там фрицы бензин спрятали. Взрыв получился знатный. Так что танки остались без горючего…

Застонал раненый. «Математик» юркнул в темноту, звякнул флягой, что-то сказал бойцу и снова вернулся к нам.

— Дело обернулось так, — продолжал он, — что Титову самому пришлось встать за наводчика. А когда его ранило, он все ж не подпустил меня к себе: «Не время!» И бился буквально до последнего снаряда, до последней капли крови. Я вынес лишь одного полуживого артиллериста. Все другие и генерал уже не нуждались в моей помощи. Враг бил издали. За время схватки зенитчиков с немецкими танками штаб 18-й армии во главе с генералами Колпакчи и Горюновым успел уйти.