Батальон крови - [39]

Утром старшина построил батальон. Все ждали Палыча. Комдив немного задержался, но все же приехал. Перед строем вручил Киселеву погоны, и пожал ему руку. Кроме этого нескольким солдатам вручил медали и два ордена.

Первыми гуляли в штабе батальона офицеры. Связистки накрыли им такой стол, что комдив не выдержал и, ухмыляясь, произнес:

— Уважают тебя, вижу. Да, что там говорить, я и сам иногда вспоминаю былое. Правильный ты мужик, майор! — он еще раз пожал Киселеву руку и крепко, по-братски обнял его.

Сначала пили трофейное вино, но потом решили, что нужно «по-нашему» звездочки обмывать. Ротный Ваня сбегал к старшине и принес целую канистру спирта. Немецкие стаканчики исчезли и на столе появились кружки. После этого звание обмывали, как положено.

Григорий в это время праздновал в другом доме. Обмывал орден «Красной звезды» врученный командиру разведгруппы Воувке-белярусу. За комбата они тоже выпили. Стол у них был попроще. Сало, тушенка, хлеб и несколько трофейных банок: соленые грибы и рыбные консервы. Гуляли весело, с гармошкой. После отъезда Палыча гуляющие объединились. Те, кто обмывали медали и ордена, были приглашены к штабу. Огромный немецкий, раскладной стол вынесли на улицу. К нему подставили еще два стола и лавки. Гармонист останавливался, когда произносили тост и когда он сам выпивал, все остальное время старая рязанская гармошка звучала расстроенными звуками на весь поселок. Ничего, что гармонист знал лишь несколько мелодий. Он их играл одну за другой по нескольку раз, а частушки затянулись часа на полтора. Каждый хотел выйти в круг, спеть свой куплет, про Гитлера, про войну и сплясать в присядочку. Немцы, стояли у домов и смеялись над солдатами. В этот день бойцы пили много, но не пьянели. У людей в глазах была радость и счастье. Все знали, что война скоро кончится, осталось совсем немного — взять город Кенигсберг. Но какой ценой? В этот день об этом не думали — все пили, пели и плясали.

К вечеру гуляние на улице закончилось. Вспомнили о поваре Егоре и все же решили попробовать его борщ. Он так старался, всех уговаривал попробовать, но днем было не до него, а к вечеру, голод напомнил о себе и тут весь батальон почувствовал, что праздник не кончился. Борщ получился хороший, как его все называли — отменный. Егор не пожалел мяса и приготовил его, как когда-то делал это в офицерской столовой, где он служил до войны. Вот, тоже странная судьба у человека. До войны был в стрелковом полку, попал в резерв и лишь в сорок третьем все же напросился на фронт. Вроде и повоевать хотел, но до передовой не доходил, оставался где-то в стороне. Он понимал, что еда для солдата главное, никогда не жалел дать лишнюю пайку и не заставлял себя ждать — готовил вовремя. И его желание пострелять и кого-то убить оставалось лишь мечтой, хотя линия фронта была рядом. Этого маленького толстячка любили. Он был, как медвежонок, неуклюжий и косолапый, ходил в вразвалочку и всегда слушал фронтовые истории. Его глаза горели, а солдаты за лишний черпак каши, плели ему такое, что бывалые бойцы просто уходили, чтобы не смеяться. Егор кормил героев, а когда узнавал, что ему наврали, хмурил пышные брови и иногда мог подшутить, крикнуть:

— Пропустите «Героя Советского Союза»! — и тот выдумщик, что вчера безбожно врал, был у всех на виду. Его со смехом пропускали, и просили дать две пайки, так как он — «герой» должен совершить сегодня подвиг, а для этого нужно хорошо поесть.

Со временем смеяться и обманывать Егора перестали, ему стало скучно, и он сам просил солдат, особенно тех, кто недавно прибыл, рассказать ему за банку тушенки, какую-нибудь боевую историю. Молодые ребята, за такое вознаграждение сочиняли ему что-то несуразное. Егор понимал, что они врут, но всегда поддакивал и особых врунов подкармливал, чтобы они могли ему сочинять что-то новое. Был один солдат Будин, он как оказалось, вообще не воевал, причем он сам об этом сказал. Он прибыл из летного училища — списали из-за зрения, но его рассказы слушали все. Парень этот перечитывал все газеты, какие приходили в батальон. Лучше любого замполита мог рассказать, что творилось под Сталинградом, под Москвой, как освобождали Смоленск и другие города. Все его любили и внимательно слушали. Замполит батальона даже вызывал его для проведения политинформаций, но однажды все закончилось плохо. Будин, раскритиковав действия Красной армии, сказал, что из-за нечетких действий командования, во время переправы через реку Березину погибло много наших солдат. Переправились и попали под обстрел своих. После этого солдата вызвали в штаб. Будин оправдывался, говорил, что прочитал об этом в газете и виновных отдали под трибунал, но замполит понял все по-другому. Сначала он отстранил его от себя, а потом, вспомнил о написанном когда-то рапорте, о переводе его в летную часть техником. Будина перевели. Больше всех переживал Егор. У Будина был талант рассказчика. Он умело акцентировал сражение и с сожалением говорил о потерях.

Григорий тоже умел врать, но всегда сам себя ловил за язык. Пьяного, его иногда уносило в страну фантазий, и после каждого застолья, по утрам, он спрашивал тех, кто ничего не помнил, о чем же он говорил — не ляпнул ли чего лишнего? Бойцы пожимали плечами и улыбались в ответ. Даже если кто-то и помнил о его вранье, делал вид, что ничего не знает.