Примечание: Нильс Генри Хегген поселился в Люнгсете после войны. Сначала жил у крестьянина-нациста. Водил дружбу с местными фашистами, в особенности с Анре Трёэном. Нильс Генри Хегген – отец Симона Хеггена.
ОСУЛФ ЭРЛИНГСЕН. Родился 19.04.1912. Член НС с 01.04.1939. Активно занимался пропагандой. Осведомитель и предатель. Не слишком силен в идеологии. Приговорен к шести месяцам заключения.
Примечание: приехал в Люнгсет сразу после войны и заявил о себе как предприимчивый коммерсант. Является одним из самых крупных налогоплательщиков в Люнгсете, пользуется уважением.
Ермунн усмехнулся. Да, это тебе не фунт изюму. А у него еще имелся список лиц с профашистскими симпатиями, о которых он пока ничего не сумел выяснить или которым удалось избежать наказания. Этот список выглядел следующим образом:
Туркилл Варден, крестьянин, уроженец Осло. Аксель Одвьен, окружной врач, из Сёрланна. Юн Хаманг, часовщик, из Бергена.
Карл Нильсен, поденщик, место рождения неизвестно. Тур П. Колсов, владелец туристического бюро, из Сёрланна.
Трюгве Терскстад, промышленник, из Ругаланна.
Ермунн подозревал, что по крайней мере двое-трое из них сменили после войны фамилию, почему их следы и невозможно было отыскать.
Поезд неторопливо катился по долине. Сосны, покрывавшие отлогие горные склоны, стали сменяться смешанным лесом, затем березняком – явный признак того, что до города уже рукой подать. Но ветви берез в рощах были еще черные, листва появится лишь через несколько недель.
Это же страшно, думал Ермунн. Если ко всем фамилиям в его списке прибавить имена местных люнгсетских фашистов – крестьян и предпринимателей, проживших там всю жизнь, – получится нечто вроде мафии. Вместе взятые, эти люди представляли собой немалую силу. Каким влиянием они пользуются в городе? Насколько хорошо организованы? На эти вопросы он и горел желанием раздобыть ответы. Ради этих и еще двух вопросов Ермунн и предпринял свое, сугубо частное, расследование. Еще два вопроса были: существует ли какая-либо связь между агрессивно настроенными неофашистами сегодняшнего дня и организациями бывших нацистов и что послужило истинной причиной самоубийства Симона. Если бы Ермунну удалось это выяснить, он бы успокоился. Тогда пришел бы конец многолетним раздумьям.
Справедливости ради следует признать: многие из тех, кто во время войны вступил в Люнгсете в «Нашунал самлинг», сделали это по глупости, по невежеству, как это было и во многих других местах. Понеся наказание за свое прошлое, расквитавшись с ним, они сегодня были вполне добропорядочными гражданами и активно работали в других политических партиях. Само собой, эти люди Ермунна не волновали. Он не станет бередить старые зарубцевавшиеся раны. Нет, его интересовали лишь те, кто на первый взгляд держался в стороне от политики, те, кто темными зимними вечерами смахивал пыль с нацистской формы и щелкал каблуками перед зеркалом, те, кто чуть не каждый день получал посылки с пропагандистской литературой, а взамен выписывал чеки на неизвестные суммы. Его интересовали приспешники, черные рыцари, дойная корова ненасытных Блюхера, Хадланна и иже с ними.
Поезд подкатил к люнгсетскому вокзалу. Взяв чемодан и сумку, Ермунн вышел из вагона. Постоял с минуту на платформе, вдыхая свежий горный воздух. Раскланялся со знакомыми. Потом двинулся к стоянке такси, откуда на машине поехал в родную усадьбу.
Дома был семейный обед и приятная застольная беседа. Ермунн рассказывал о своем путешествии, о Мадейре, делился столичными новостями. Взамен его угощали местными сплетнями: кто со времени его последнего приезда женился или вышел замуж, кто собирается, а кому давно пора, да он не хочет. Кто умер и кто болеет. Так было каждый раз. Тут все друг друга знали, и Ермунн тоже знал почти всех. Новости были как радостные, так и печальные. Ермунну всегда было особенно грустно слышать об отошедших в мир иной давних знакомых, местных чудаках. Теперь ему сообщили, что после рождества отправился к праотцам старина Щепка. Да помогут ему небесные силы с его опротестованными векселями!
Беседа за обеденным столом повернула на более серьезные темы. Ермунн рассказал родным о цели своего приезда и о своем решении. Мать приняла его затею в штыки, но Ермунн успокоил ее тем, что будет вести работу втайне и постарается быть как можно осмотрительнее Они согласились на то, чтобы он пожил в гостинице, однако уговорили его непременно приходить домой есть.
Он уже собирался в гостиницу, когда отец принес толстое письмо. Письмо предназначалось ему, Ермунну Хаугарду, и было адресовано на Люнгсет. Его получили недели две тому назад. Ермунн вскрыл конверт. Оттуда выпали три номера газетенки бывших нацистов. И записка, в которой Ермунн прочел:
«Как нам стало известно, ты, большевистское отродье, задумал ворошить наше прошлое. Только попробуй! Ты у нас весь на виду, и мы тебе живо покажем, где раки зимуют, если ты станешь слишком усердствовать в своем грязном деле. Считай это нашим первым и последним предупреждением».
Письмо было без подписи, но внизу были нарисованы солнечный крест, свастика и особая руна, которую использовал в качестве эмблемы «Норск фронт». На конверте стоял штемпель Нутоддена.
