Басилевс - [150]

Евмен отложил в сторону исписанный пергамент и взял чистый. От непривычных для него литературных трудов ломило кисть руки, а на лбу выступила испарина. Придворный эмпор взялся за стилос не по своей воле, а для того, чтобы составить тайное донесение херсонеситам, чьим агентом он был уже много лет.

«Уже почти закончены приготовления к похоронам: тело царя набальзамировали и покрыли воском, резчики по дереву вызолотили погребальную колесницу, каменных дел мастера вывели свод мавзолея, где положат Скилура, жрецы отобрали для поминальной тризны бычков и коней, а энареи посадили в клетку одного из сторожевых псов. Его кормят до отвала, чтобы заколоть у входа в гробницу. Теперь ждут только номархов и царя роксолан Тасия, друга и союзника Палака; по их прибытию похоронная процессия отправится по городам и землям Скифского царства – подданные Скилура должны проститься с ним и проводить в последний путь. Исходя из вышесказанного, думаю, что скифы не будут тревожить Херсонес по меньшей мере до весны следующего года».

Эллинский купец смахнул с чела капли пота, облегченно вздохнул и, скатав пергаментные листики в тонкую трубочку, запихнул их в пустотелый посох из обожженного дерева. Затем, расплавив над жаровней с пылающими древесными углями свинец, залил им отверстие и с довольным видом поставил свое произведение в угол. Завтра эта невзрачная с виду палка, на самом деле из-за свинца достаточно грозное оружие, отправится вместе с купеческим караваном в Ольвию, откуда на таврской биреме поплывет в Херсонес.

Когда Евмен вышел из дома, Неаполис уже проснулся. Но было удивительно тихо и безлюдно на его улицах, и только псы грызлись из-за невзрачной с виду суки, наблюдавшей с удовлетворенным видом, как ее ухажеры полосуют друг друга острыми клыками. Разогнав пинками собачью свору, купец направил стопы к царским амбарам, где скрипели колеса и была слышна негромкая перебранка слуг и наемных воинов охраны будущего торгового каравана – несмотря на траур, он обязан был продолжать отправку скифской пшеницы на склады Ольвии, откуда ее повезут на осенний хлебный эмпорий.

Придворный эмпор почившего царя Скилура уже было свернул в проулок, сокращавший дорогу к амбарам, как вдруг его взгляду открылось нечто такое, от чего ему сразу расхотелось заниматься набившими за последний месяц оскомину хлебными делами.

С того места, где он стоял, была хорошо видна площадь у главных ворот скифской столицы, куда въезжала небольшая группа всадников, судя по пестрым значкам-вымпелам на копьях, воинов Боспора. Такие гости теперь, после заключения мирного договора с Перисадом, не были в диковинку. Однако проницательного Евмена поразило другое – боспорцев встречал сам Зальмоксис, принаряженный в лучшие одежды. А достаточно хорошо зная затворнический характер военачальника скифских катафрактариев, и на большие царские приемы хаживавшего весьма редко, Евмен уверился в мысли, что эти гости – люди не простые, может быть даже посольство самого повелителя Боспора. Впрочем, такую возможность купец отмел сразу – чужестранных посланников обычно встречали старейшины или скептухи, но уж ни в коем случае не второе теперь после Палака лицо скифского царства. А когда предводитель боспорцев спешился и обнялся с Зальмоксисом, Евмен, ни мало не раздумывая и не смущаясь не свойственной его положению и комплекции прыти, едва не бегом припустил к воротам, куда постепенно начал стекаться и праздношатающийся городской люд.

Он подоспел как раз вовремя – Зальмоксис и предводитеь боспорцев, о чем-то тихо беседуя, направились во дворец, а не в общественное здание для знатных приезжих. И это тоже было необычно. Сгорающий от любопытства, как нам уже известно отнюдь не праздного, Евмен примкнул к кучке скифской знати, почтительно следующей за военачальником катафрактариев. Купец старался рассмотреть приезжего вельможу, но ему был виден только профиль. Им оказался молодой человек приятной наружности с бесстрастным закаменевшим лицом и надменно поднятым подбородком. Коротко, на эллинский манер, подстриженные волосы юноши прикрывал неглубокий шлем из турьей кожи с приклепанным нашейником, на широкие прямые плечи был накинут дорожный утепленный плащ из тонкой валяной шерсти, из-под него временами посверкивали дорогие доспехи фракийской работы, а у широкого пояса висел акинак с клинком, длина которого была не менее чем на ладонь больше обычной. Единственным украшением, насколько успел подметить Евмен, оказалась массивная шейная гривна. Ноги юноши в скифских сапожках ступали мягко и по-кошачьи цепко, от чего он казался хищником, подкрадывающимся к жертве.

Евмен мучительно пытался вспомнить, на кого похож этот юноша, в чьих жилах, судя по внешнему облику, явно текла варварская кровь. И только когда знатный боспорец несколько замешкался у двери царских покоев, мельком посмотрев на сопровождавших его и Зальмоксиса скифов, придворный эмпор едва не ахнул от удивления: знакомый по частым встречам взгляд Палака, беспощадно острый и, казалось, вонзающийся в мозг, обжег опешившего купца холодным, а от этого вдвойне жгучим пламенем.