Башня - [72]

У каждого из них были свои дела. Бекетов тогда писал свой первый роман – на ощупь, вслепую подбирая нужные слова, прекрасно понимая, что тяга к писательству не что иное, как еще одна попытка заполнить пустоту, сжатую до предела, как черная дыра; невидимую, но все время бывшую где-то рядом, из которой несло могильным холодом.

А Света в это время писала диссертацию.

Каждый из них думал, что Петя, когда вырастет, будет гордиться… кем-то из них. Вот как это звучало – не «гордиться своими родителями», а «кем-то из них». Конечно, каждый полагал, что именно им. Наверное, так бы оно и было когда-нибудь… Если бы не телефонный звонок.

Бекетов слышал этот звонок, но не придал значения. Он знал, что ему никто звонить не должен, а жене… Ну, не будет же она болтать полчаса, когда ребенок плавает в ванне.

Он плел свой самый первый сюжет (когда книга вышла, на титульном листе было короткое посвящение – П. Б.; это все, что он смог сделать), все дальше и дальше залезая в дремучие дебри сочинительства, и очень удивился, когда услышал голос жены:

– Сергей! Посмотри, как там Петя… – она говорила это нехотя, будто сама мысль о том, что приходится просить мужа присмотреть за сыном, доставляла ей неудобство.

Его словно ударило током. Он вскочил, опрокинув стул, и опрометью бросился в ванную… Но самым страшным было то, что он уже все знал. Наверное, лицо его в ту секунду было ужасным. Бекетов с грохотом промчался через холл, мимо Светы. Жена застыла, будто увидела привидение. Бекетов ворвался в ванную комнату, услышав за спиной стук падающей на пол телефонной трубки…

Петя… Маленькое голое тельце лежало на спинке, тихо покачиваясь. Лицо мальчика было под водой, глаза закрыты, круглый белый животик, как безжизненный, необитаемый остров с круглым пупком, поднимался из воды. И еще… То, что он запомнил, то, что отпечаталось в мозгах навсегда, – игрушки, плававшие вокруг белокурых прядей, лениво шевелившихся, словно водоросли. Зеленый крокодильчик, розовый пластмассовый катер и резиновый мячик.

Но то, что случилось дальше – в те долгие бесконечные минуты, было еще ужаснее. Самые страшные минуты в его жизни.

Бекетов подскочил и схватил Петю за плечи. Скользкое тело совсем скрылось под водой, и Света закричала – страшно, как раненое животное. Он бы и сам кричал, если бы смог. Но Бекетова душила тошнота, и он боялся открыть рот. Света бросилась к нему, но он, не оборачиваясь, оттолкнул ее бедром. Толкнул сильно, что было мочи, жена отлетела в сторону и ударилась головой об стенку, но тут же бросилась снова.

Бекетов подхватил сына под мышки и вытащил из ванны. Тонкие ручки и ножки безжизненно болтались, и не было никаких сомнений – сын мертв.

Света, не переставая кричать, ухватилась за ножку сына и стала вырывать тело из рук Бекетова. А он бросился вперед, в прихожую, и, дернувшись, ударил Петю головой о дверь. Он ощутил это, как собственную боль, возникшую мгновенно, как вспышка, выжигающая все внутри. Но он продолжал бежать.

Там, в прихожей, Бекетов перевернул тело и положил его животом на выставленное колено. Он стал энергично надавливать (голова работала сама по себе, отдавая четкие приказы); изо рта Пети полилась пузырящаяся вода, смешанная с наполовину переваренной пищей. Бекетов ужаснулся, как много воды может уместиться в этом маленьком хрупком теле. Казалось, это не кончится никогда. Ковер вокруг был уже мокрым, а он продолжал давить.

Света уже и не кричала. И даже не визжала. Она… выла. Телефонная трубка, лежавшая на полу, тоже что-то говорила и кричала. «Женский голос», – машинально отметил Бекетов, но разве это имело хоть какое-нибудь значение?

Струйки воды, выливавшиеся изо рта ребенка, стали тоньше и наконец прекратились совсем. Тогда Бекетов положил тело на мокрый ковер и начал делать непрямой массаж сердца, на каждые восемь толчков делая один глубокий выдох – прямо в посиневшие губы сына.

Отстраненно, будто речь шла о чем-то происходящем за высокой и крепкой стеной, он ощущал удары, сыпавшиеся ему на плечи, на голову… куда попало, но он их почти не чувствовал.

– Давай! – бормотал Бекетов срывающимся голосом. – Давай, парень! Давай, чемпион… – Он не смог бы объяснить, почему называл погибшего сына «чемпионом»: это слово вряд ли могло вернуть его к жизни… Ничто уже не могло.

Сначала он надавливал на грудину аккуратно, кончиками сложенных в щепоть пальцев, но ведь это не помогало?! Бекетов решился: он положил на узкую грудь мальчика всю ладонь.

«Боже, ну сделай так, чтобы я заплакал! Зарыдал, закричал – хоть как-нибудь отреагировал!» Он не мог. Он просто продолжал давить – все сильнее и сильнее.

Бекетов почувствовал, что поверх его ладоней легли руки Светы. В тот момент они не сознавали, что делают; в приступе исступленного отчаяния они терзали мертвое тело сына; продавливали хрупкие детские ребра и рвали тонкие холодные губы оскаленными, как у зверей, зубами.

Каждый из них боролся со смертью… и в то же время – друг с другом.

Он не знал, сколько это продолжалось. Он остановился только тогда, когда Света потеряла сознание.

А потом все застыло.

Как через подушку, он слышал слова судмедэксперта.