Башня преступления - [140]

Пока барон говорил, генерал по-прежнему наблюдал за ним.

– Поль, – воскликнул граф де Шанма, – мой бедный Поль, вы просто больны! Страдает и ваш разум, и ваше сердце.

Поймав удивленный взгляд молодого человека, генерал добавил:

– Я тоже имею некоторое отношение к этому делу, ведь негодяи хотели убить именно меня. Чтобы докопаться до правды, вам пришлось спуститься в преисподнюю. У вас такая благородная и добрая душа… Но пощадить убийцу – означает стать его сообщником в тех преступлениях, которые он может совершить в будущем.

Поль холодно ответил:

– Возможно, такая мысль и приходила мне в голову.

– Вы считаете, – произнес генерал, – что показания трех подручных так уж необходимы для того, чтобы полностью изобличить истинного виновника?

Поль опустил голову и ничего не ответил.

– Вы уезжаете, – продолжал месье Шанма, – даже не узнав, будет ли отмщен ваш брат?

Поль закрыл лицо руками.

– Нет необходимости напоминать мне об этом! – произнес он срывающимся голосом. – Я так боялся сойти сума! Мой брат слышит меня; я знаю, он меня простит. Он обретет, наконец, покой в освященной земле, а я уеду, уеду далеко, так далеко…

– Это называется – сбежать, месье барон, – резко прервал Поля генерал. – А бегство – удел трусов!

Поль печально улыбнулся; в глазах его застыла глубокая тоска и горькая безнадежность.

– О! – сказал он. – Вы не имеете права ранить меня в самое сердце. Да, вы правы: я всегда убегал! В тот день, когда я вытащил из воды Суавиту, я искал убежища в объятиях смерти!

– А Суавита спасла вас… – прошептал генерал. Взгляд Поля, казалось, что-то искал на стене. Раньше в гостиной висело три портрета: покойной графини, Суавиты и Изоль. На деревянной панели еще сохранился след от портрета Изоль, но самой картины на стене теперь не было. На глазах у Поля выступили слезы.

Генерал нахмурился. Не заметив этого, Поль прошептал:

– Где она теперь? Как живет? Что делает?

Гостиная была просторной комнатой, обставленной массивной мебелью темных тонов. Графиня и ее дочь словно смотрели с портретов друг на друга. Все двери были закрыты; лишь одна, напротив камина, была приотворена. Из-за нее доносились тихие звуки, напоминавшие дыхание спящего ребенка.

– Поль, – проговорил генерал, – если вы все еще любите ту, которая недостойна вашей любви, я больше не смею вас задерживать. Прощайте.

Он встал, дрожа от гнева. Поль тоже поднялся.

– Прощайте, – в свою очередь произнес он. Мужчины направились к двери, и Поль добавил:

– Будьте добры к… ней, к тому нежному ребенку, которому я обязан жизнью.

Юноша взялся за ручку двери. В соседней комнате вдруг раздался слабый болезненный крик. Генерал, бросившись туда, исчез за портьерой. Поль, по-прежнему держась за ручку, остановился и прислушался. Он ощущал, как колотится в груди его сердце.

– Что с тобой, дорогая? – донесся из соседней комнаты встревоженный голос генерала.

– Отец! – ответил мелодичный, как музыка, голосок, – ты правильно сделал, что поставил мою кровать рядом со своей и решил не оставлять меня одну. Но как только я засыпаю, меня преследует один и тот же кошмар: я вижу их вдвоем!..

– Замолчи! – тихо велел генерал.

Рука Поля соскользнула с дверной ручки, и он сделал шаг назад.

– Почему я должна молчать? – прошептал нежный голосок. – Я так долго молчала!.. Может быть, он полюбил бы меня, если бы я могла сказать ему, что боготворю его!

Отец поцелуем закрыл ей рот. Поль прижал руки к груди, испугавшись, что сердце его сейчас разорвется. И тут он вновь услышал слова малышки:

– Папа! Послушай, что мне снилось. Этот сон отличался от предыдущих. Мне пригрезилось, что Поль собирается уходить, а я все еще немая. Я готова пожертвовать жизнью, лишь бы Бог дал мне возможность говорить. И вдруг во мне просыпается голос, но слова не срываются с губ, а исходят прямо из сердца, и я кричу Полю: «Я жила для вас; может, мне надо ради вас умереть?!»

Поль, не сознавая, что делает, пересек гостиную. В следующий миг он уже стоял на пороге спальни.

– Выйдите отсюда, месье! – крикнул ему взбешенный генерал.

Но вместо того, чтобы послушаться, Поль бросился к кровати и упал на колени.

Суавита потянулась к нему, на ее лице расцвела улыбка, и малышка подставила юноше лоб для поцелуя.

Они не проронили ни слова, но генерал обнял их обоих и прижал к своему сердцу.

Примерно в это же время блистательный и элегантный виконт Аннибал Джоджа, маркиз де Паллант, мчался по улицам Парижа в фиакре, которым правил наш старый знакомый Пиклюс, один из конюших несчастной «королевы Горэ».

Рядом с очаровательным виконтом сидел человек, готовый вопить от радости.

Его восторг можно было понять; это был утопающий, спасенный из воды, когда волны уже смыкались над его головой, когда он захлебывался и перед ним, казалось, разверзлись врата ада. Одним словом, это был красавец Николя, вырвавшийся из камеры Консьержери в самый последний момент. Только Черные Мантии могли организовать такой побег.

– Дорогой мой друг, – рассказывал Николя, – вчера я услышал, как охранник шепнул мне на ухо эти дивные слова: Завтра будет день. Я сразу сообразил: Лекок умер, ведь должны были отрубить больную ветку.