— Графиня протекла, рожать надумала.
Волков и опешил. Ждал, готовился к тому, а тут раз… И все равно неожиданно вышло. Впрочем, как и обещала мать Амелия, и двух недель с того их разговора не прошло.
Ему поначалу даже есть перехотелось, а Бертье, радостно поедая фасоль в мучной подливе на говяжьем бульоне, уже стал его поздравлять. Волков, сказал ему зло, чтобы не каркал раньше времени. Бертье с ним согласился и, видя, что хозяин сильно волнуется, забрал с собой кусок сырного пирога и ушел, сказав, что расскажет всем о новости.
А кавалер действительно есть не мог. Когда с ним такое только было? Да никогда, разве что из-за болезни такое приключалось, а тут — ну не лезет в горло кусок, и все. Хотя самый сильный аппетит у него, как и у всех, кто служил в солдатах, был всегда с утра.
Приказал себе вина нести. Ничего, что утро.
Он так и пил. Сидел и пил вдвоем с Александром, глядя как девки все носят и носят тазы с горячей водой наверх, да полотенца, да простыни.
— Ну, что там? — спрашивал у них Волков время от времени, вертя пустой уже бокал в руке.
— Рожает, господин, еще не разродилась, — отвечали девки одно и тоже.
И тут одна из бегавших девок, чуть спустившись с лестницы, перегнулась через перила и крикнула:
— Господин, разрешилась графиня! У вас племянник!
«Племянник? Да-да, конечно, племянник! Кто же еще?»
Он так и сидел в нерешительности. А сверху, сквозь другие звуки, разговоры и шумы, донесся детский плач. Плач обиженный, недовольный. Но никак не испуганный. Нет, совсем не испуганный.
— Спроси у монахини, можно мне его видеть? — наконец вымолвил он.
— Можно, можно, — говорила мать Амелия, спускаясь по лестнице. — Графиня сейчас спустится.
— Спустится? С ней все в порядке?
— А чего ей будет, кобылице-то. Видно, в вашу породу пошла, крепка, как и вы, я таких крепких не видала за всю жизнь. Уже встала, слуг ругает.
И вправду, кавалер увидал, как по лестнице спускается девка дворовая, за ней Бригитт, а уже за ней идет сама Брунхильда. Идет осторожно, под ноги на ступеньки смотрит и несет в руках сверточек.
— За попом послали? — кричит монахиня.
— Ой, сейчас пошлю, — всполошилась Бригитт. — Эй, Анна, беги найди отца Семиона, он либо в церкви, либо в кабаке.
А с кухни выбежали все: и Мария, и мужики с конюшни. И Максимилиан приехал, и Увалень, и Еган в грязных сапогах следит в чистой зале, все хотят видеть племянника.
А Брунхильда подходит к Волкову, показывает ему младенца. Волков замирает поначалу, а она и говорит, многозначительно глядя кавалеру в глаза:
— Вот, братец, кровь ваша.
— Дозвольте взять, — говорит он, отводя глаза от нее и глядя на младенца.
Она передает ему младенца, страшненького, темного лицом, кажется еле живого. Он ему представляется очень легким.
— Мелок он. Невесом совсем, — говорит Волков.
Лучше бы такого он не говорил, глаза графини вспыхнули гневом, того и гляди кавалер схлопочет оплеуху сестринскую, как уже бывало некогда.
— Нет, — говорит монахиня, — совсем не мелок, то ваша порода, не Маленов. Малены невелики, а он велик. Как графиня родила его так легко — диву даюсь.
— Дайте сюда, — говорит Брунхильда после слов монахини тоном победным.
Но Волков не отдает:
— Нет, еще подержу, — бережно держа ребенка, он садится в свое кресло, — ему надобно теперь и имя придумать.
— Все уже придумано и согласовано с домом Маленов, с семейной книгой, — говорит графиня. — В честь деда его первое имя будет Георг, в честь дяди, славного воина — Иероним. Итак, сын мой будет зваться Георг Иероним Мален фон Грюнфельд.
— Георг Иероним Мален фон Грюнфельд, — повторил Волков, глядя на младенца. — Да, пусть так и будет. Пусть так и будет.
— Надеюсь, — негромко, но с претензией продолжала Брунхильда, так что кажется один Волков ее слышал, — имя это будет не пустое. Надеюсь, что к своему имени мой сын и поместье получит.
— Обязательно получит, — так же тихо сказал Волков. — Какой же он Грюнфельд, коли у него поместья не будет.
И уже вставая из кресла, он поднял ребенка над всеми и сказал громко:
— В честь племянника моего, вина! Всем вина, слугам вина. Мария, госпожа Ланге, велите резать свиней и кур, хочу большого пира.
Он обещал Брунхильде, что «племянник» будет иметь свой удел. Но это был как раз тот случай, когда легко только обещать. На самом же деле, даже имея на руках брачный контракт и вдовий ценз, оформленные по всем правилам, для вступления во владение поместьем Грюнефельде нужно было согласие графа. Или хороший отряд солдат. Но ему не хотелось опять и опять все решать силой. Его и так не любили местные дворяне, это было ясно. Усугублять эту нелюбовь очередной грубостью ему очень не хотелось. Поэтому следующим утром он звал к себе Максимилиана:
— Возьмите двух хороших людей с собой, фон Клаузевица и еще кого-нибудь, и езжайте к графу в Меленсдорф. Скажите, что я прошу его о встрече. Хочу встретиться с ним на границе наших владений, в том месте, где в прошлый раз встречались для решения важного дела. Едете с визитом официальным, так что возьмите с собой малый флаг мой.
Максимилиан понимающе кивал:
— А согласится ли граф выслушать меня, примет ли?