Башмак Эмпедокла - [37]

Вернулась жена, принеся из редакции новые поваренные книги. Неужели она настолько не доверяет мне, что не будет больше читать вслух рецепты изысканной французской кухни, подавая мне при этом — в который раз! — пшенную кашу? Попробовать поговорить с ней о Померещенском как о виртуальной действительности? Я растерянно протянул ей газету с портретом и промямлил:

— Ничего не понимаю. Я просто убит.

— А ты никогда живым и не был. Нечего мне газеты подсовывать, я им не верю, как и тебе. Мы сегодня утром всей редакцией наводили справки, — самодовольно произнесла мой редактор.

— И навели?

— Навели. Некто Померещенский провел все это время тайком от семьи у художницы Марины Мнишек, это псевдоним конечно, он ее обычно выдавал за художника, чтобы скрыть с ней отношения. Она якобы рисовала целые сутки его отражение в самоваре, откуда он пил японский чай с сушками из керамической кружки, якобы тоже являющейся произведением искусства! Мне осталось только подивиться тому, что наш герой вынужден делать что-либо тайком…

* * *

Я вышел на улицу, бьющую в лицо не то концом прошлого, не то началом нынешнего века. Еще вспомнилось начало повести Стефана Цвейга о Гельдерлине: «Новый, девятнадцатый век не любил свою раннюю юность». Можно теперь добавить: двадцатый век с отвращением смотрит на свою позднюю старость. Так я дошел до лотка издателя, приторговывающего сапогами и прочей, не всегда новой обувью. Он сразу же радостно сообщил: «А ко мне вчера заходил сам Померещенский, купил у меня пару поношенных, но еще крепких башмаков «саламандра». Он еще спросил: «Саламандра в огне не горит?» Я уверил его, что не горит. Я его спросил: «Зачем ему огнеупорные башмаки?» — Он ответил, что горит родная Земля под ногами, как у Эмпедокла в пекле.

Я, конечно, про себя подивился, хотел еще спросить его, горят ли уже и рукописи, но задал вполне конкретный вопрос, будут ли делать книгу о Померещенском.

— Если вы имеете в виду нашу серию «Жизнь замечательных людей», то я боюсь, что жизнь прошла!

— Как прошла?

— Ну, как-то так незаметно прошла. Сейчас у нас идет «Жизнь животных». Новая жизнь!

— Вы, конечно, шутите?

— Шучу, конечно. Мы все сейчас шутим. Если сейчас какой-нибудь знаменитый писатель сыграет сам себя в художественном фильме, то его могут и прочитать. Если он ухитрится сыграть самого себя в оставшейся жизни, как это может только Померещенский, то у него не все потеряно. Я вас утешу, у вас тоже еще не все потеряно. Вы же слышали, что Нобелевская премия выплачивается от количества проданного динамита. Так что не надо думать, что разрушительная сила не работает на создательную.

— Я так и не думаю, только при чем здесь светлое имя Померещенского?

— А при том, что Померещенскому в очередной раз не присуждена Нобелевская премия, и в знак протеста возмущенный Померещенский обещал взорвать себя динамитом. Слыхали?

— Да я как-то в последнее время не подключался к слухам.

— Ну вот, а есть слухи, что некоторые коммерческие структуры, снабжающие динамитом различные противоборствующие стороны, заявили о своей готовности стать спонсорами господина Померещенского, то есть всех новых его книг и всех новых книг о нем. Как только обещанный взрыв будет произведен. Я повторяю: как только взрыв будет произведен! Так что ищите спонсора, а нам, к сожалению, в обозримом будущем не понадобятся замечательные люди.

* * *

Не знаю, что бы было со мною, если бы не было этого наваждения с Померещенским. Так уж складывается судьба, что без встречи со значительным лицом в жизни как бы ничего и не происходит. А именно с тех пор я не просто помню себя, но помню себя как бы уже в литературе, не важно, достиг ли я той степени блистательной популярности как мой герой, или нет. Я решил, будет у меня читатель или не будет, но свое свидетельство о Померещенском я оставлю, даже если утонет оно в прочих лучах его славы. В поисках оправдания перед моей женой я безрезультатно пытался дозвониться моему герою, никто не подходил к телефону. Я решил без звонка заявиться к нему. В знакомый мне дом меня вообще не впустили: всюду в подъездах находились охранники, которые меня удивили, так как ни о каком Померещенском в жизни ничего не слыхивали, а дом продан коммерческим структурам, и личности в нем вообще не проживают. Через приятелей, близких к писательским кругам, я узнал, что Померещенский, якобы, получил в подарок замок в Датском королевстве, но отказался от него, так как там все прогнило, был приглашен на роль короля Лира в голливудском боевике, но сниматься отказался, так как, во-первых, его дочерей не пригласили на роль дочерей Лира, а во-вторых, как показывал его опыт, все равно обманут и подсунут в конце концов роль королевского шута. Он отбыл в длительное путешествие по морям и океанам в связи с легкомысленным предложением господина Скелетова подарить ему какой-нибудь остров, теперь он будет выбирать остров. Стало более-менее ясно, где его искать. Я сразу же отбросил Цейлон и Сахалин из-за их маловероятной вулканической деятельности. На Сицилию вряд ли в ближайшее время пустят нашего соплеменника, из страха сицилийской мафии перед русской. К тому же я своими глазами прочитал, что Померещенский, чтобы запутать рок истории, суеверно меняет географические названия, упоминая вместо Сицилии Санторин. Я решил начать с острова Крит, откуда будет нетрудно добраться и до Санторина. Ведь искомая величина запутывает следы, меняя не только свои имена, но и имена островов! Все оказалось проще простого, туристические бюро были на каждом шагу. Меня еще спросили, нужен ли мне просто тур, или шоп-тур с продажей меховых шапок грекам. Я сказал, просто тур, надо мной посмеялись, дружелюбно сообщив, что недавно один такой уже отбыл — в одной единственной меховой шапке. Я даже подпрыгнул от неожиданности, что-то мне подсказало, что я на правильном пути. Еще меня спросили, хочу я ехать один или с группой бизнесменов. Один, один, — поспешил сказать я. Зря, с бизнесменами безопаснее, они сами вооружены и берут с собой охрану. Но я настоял на своем одиночестве. Еще со школьных послевоенных времен у меня завалялся кусок динамита. Мне никогда бы не пришло в голову, что он мне может пригодиться. А что если его взорвать на месте черного вулкана перед самим островом Санторин? И оставить рядом меховую шапку, взывающую к Нобелевской премии для великого путешественника? Неужели я ничем не смогу ему отплатить за великодушное гостеприимство? Хорошая идея. В его духе. На Крите я всюду чувствовал его следы, хотя не было ясности, передо мной, или позади. А когда я попал на борт красавца оАполлонап, я почувствовал, что запахло музами. Я попытался заговорить с очаровательными стюардессами, но они оказались голландками, говорящими еще и по-гречески, они никак не могли понять меня, лишь когда я назвал имя Померещенского, они догадались, что я русский. О том, что на острове можно сесть на осла, я узнал по картинкам на туристических проспектах. Где-то на дне лежала Атлантида. Эта местность так и напрашивалась на взрыв или на очередное извержение. А у меня в голове стучало прозвучавшее в моем отечестве заявление: нам больше не понадобятся замечательные люди! Зачем тогда люди вообще?