Баши-Ачук [заметки]

Шрифт
Интервал

1

В старину школьники на уроках чтения держали в руках бечевку или грубую нитку с десятью узелками. Прочитав урок, они каждый раз передвигали узелок, вроде как бусинки на четках. Отсчитав все десять узелков, они, если было нужно, начинали счет сначала. Такая бечевка, или шика с узелками, называлась «сквнили». (Прим. автора.)

2

Папанаки — круглая плоская шапочка на шнуре, ее носили только в Западной Грузии.

3

Знак почтительности к старшему.

4

Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

5

Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

6

Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

7

Глаха — буквально: бедняк; уничижительное имя давалось и целью умилостивить судьбу.

8

Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

9

Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

10

Имеется в виду Россия и Персия.

11

Имеется в виду Магомет.

12

«Камень счастья», по народному поверью, приносит исполнение всех желаний.

13

Чапар — низшая административная должность, стражник.

14

Хи-оо! — возглас, которым понукают волов.

15

Персидского правителя автор называет то Пейкар-ханом, то Али-Кули-ханом.

16

Кабул — музыкальное произведение, которое перед состязанием.

17

Сачидао — музыка, сопровождающая борьбу.

18

Шайтан (персидск.) — дьявол. Здесь игра слов: шаитане — по грузински значит: внеси, гайтане — унеси.

19

Готов повиноваться! (персидск.)

20

Шени чириме — дословно: «твои беды мне», ласкательное обращение.

21

Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

22

То есть совершить какой-нибудь исключительный подвиг.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.