Бару Корморан, предательница - [59]

В ответ он ослепительно улыбнулся и спросил:

– Вы знаете «Сомнение об иерархии»?

* * *

Мужчина оказался абсурдно, умопомрачительно рыж. Вероятно, все дело было в краске… или же в чистейшей стахечийской крови, которая текла в его жилах, выступала веснушками на щеках и даже проявлялась в цвете его пестрых глаз.

– «Сомнение об иерархии»… – промямлила Бару.

Она частенько встречала всяких странных типов в портовых заведениях, однако ни один не начинал разговора с Фалькрестской революционной философии, с отсылок к старинному «Наставлению к вольности».

– Да, я знаю его. А что?

Как «что»? Очередное испытание, конечно, – произнес рыжеволосый тип, взмахом руки указывая на Пактимонт и на весь Ордвинн, лежавший за спиной имперского счетовода. – Испытания позади, испытания впереди. Мне как-то не верится, что вы его знаете.

– Жаль, – невразумительно ответила Бару.

Мысли ее вновь и вновь возвращались к свежим новостям: «Тараноке переименован в Зюйдвард. На острове построят уже шестой флот. Обилие леса и рабочей силы при условии профилактики массовых волнений среди местного населения принесут пользу Империи…»

Все, что предвидела она, отправляясь прощаться в гавань, где ждал ее «Лаптиар», сбылось.

Рыжий подался вперед. От него явственно пахло солью.

– Странник говорил мне, что вы всегда рады возможности показать свои дарования. Но то было три года назад, и вы еще надеялись сделаться фалькрестским технократом. Похоже, вы сбились с пути, который он предрекал вам.

Бару поставила стакан на стол и невозмутимо взглянула на рыжего. Она с трудом сумела скрыть внезапный приступ паники и болезненного восторга. Наконец-то все вернулось – и таинственные незнакомцы, наблюдающие за ней и оценивающие ее, и политическая клика, из-за которой губернатор Каттлсон держался с неприметным купчишкой как со старшим!

– Фарьер, – сказала она, соединив в уме все точки. – Именно его вы называете Странником. Он говорил о своем коллеге Исихасте. Выходит, я имею честь?..

– Ха! Нет.

Северянин сделал глоток своего баснословно дорогого напитка и состроил блаженную мину. Одетый в простую рубашку свободного кроя и короткую куртку, он смахивал на щеголя, который притворялся моряком. Такой маскарад обманул бы кого угодно, но только не Бару. Да и его шейный платок оказался завязан «тещиным узлом» – и напомнил Бару об известной моряцкой шутке.

– Я не разделяю увлечения Исихаста. Он интересуется научными изысканиями, в которых говорится о том, кто здесь хозяин, а кто – нет. Меня прозвали Вестником, а значит, по разным надобностям посылают именно меня. И вот я здесь, с весточкой. Итак, «Сомнение об иерархии»?

– «Меч убивает, но его направляет рука», – начала Бару, хотя в ее голове крутились строки из «Наставления к вольности» и его доводы в пользу революционного порыва. – «Виновна ли рука в убийстве? Нет. Ее направляет разум. Виновен ли разум в убийстве? Нет. Разум присягнул в верности долгу, и долг направляет разум, как предписано Безликим Троном. Вот отчего слуга Трона безгрешен».

– Давайте прогуляемся, – проговорил рыжий.

Они вышли наружу и двинулись вдоль вечернего порта. Вода тихо журчала среди меди, ракушек и причальных свай. Лучи закатного солнца окрашивали белые паруса купеческих судов в алый цвет военного флота.

– То, что вы сделали с фиатным билетом три года тому назад, свело на нет все наши усилия. А ведь нам удалось многого достичь здесь, в Ордвинне, – произнес Вестник. – Мы планировали использовать провинцию как налоговую базу для войны против Ориатийской Федерации. Теперь Ордвинн приносит нам одни убытки. Половина Парламента жаждет вашей крови, а другая половина требует отрубить голову тому, кто назначил имперским счетоводом девчонку-тараноки. Они возлагали на Ордвинн большие надежды – как на источник легкой наживы и щит против вторжения стахечи из-за Зимних Гребней. Но сейчас князья свободны от долгов, а золото утекает обратно в Ордвинн, и мы сдаем позиции… – Вестник с донельзя экзотической внешностью покосился на Бару и лукаво улыбнулся. Его лицо казалось портретом, написанным на холсте паруса дромона[14], который стоял на якоре. – Но дело в другом. Бару Корморан, вправду ли вы уничтожили фиатный билет ради блага Трона? И посему безгрешны?

– Парламент не понимает Ордвинна. Я сделала то, что было необходимо для сохранения власти Имперской Республики над Ордвинном.

Бару ничего не писала в Фалькрест в защиту своей политики. О таком нельзя было и помышлять, поскольку любые обвинения счетовода требовали доказательств. Если бы Бару осмелилась черкнуть в Фалькрест пару откровенных строк, власти бы сразу обратились к самой Зате, чтобы проверить, действительно ли Тайн Ху использует для печати фальшивых денег своих крепостных и кое-каких неугодных людей.

Вестник взирал на нее с нескрываемым любопытством, и Бару воспользовалась паузой, чтобы, в свою очередь, разглядеть его. Он был молод – не намного старше ее – и хрупок сложением, однако двигался с неторопливой уверенностью, подняв голову со странной, едва уловимой гордостью, присущей знати. Разнобой слов и осанки раздражали: он говорил, будто Кердин Фарьер, но манерой двигаться отдаленно напоминал Тайн Ху.