Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - [17]

— Не надо! — обняла отца Беатриче. — Разве мы не счастливы с тобой здесь? Ты ведь сам не захотел после смерти моей матери остаться во Флоренции. Ты часто мне рассказывал, как тебе было тяжело там.

— Да, Флоренция без моей возлюбленной Франчески — пустыня и ад. Тринадцать лет назад я с малюткой Беатриче навсегда уехал в Испанию.

— Но ведь Испания стала вам не мачехой, а доброй матерью, сеньор? — спросил Бартоломе.

— Благодарение богу, мое трудолюбие и мои способности помогли завоевать здесь, в Саламанке, уважение и любовь. Мой скромный труд по украшению собора Сан-Стефано после моего соотечественника Николаса Флорентина будет моей сыновней благодарностью приютившей меня Испании.

С колокольни часовни Сан-Исидоро донеслось десять ударов.

— Простите, но мне надо уходить! У нас в коллегии закрывают главный вход в десять часов, а внутренние ворота — в одиннадцать. Время так незаметно летит, когда я у вас, мессер Джованни!

— Это приятно слышать! Приходите к нам без стеснения, я и Беатриче всегда вам рады, не так ли, дочка?

Беатриче скромно склонила голову. Бартоломе чувствовал, что в этом доме ему действительно рады.

— Спасибо, мессер Джованни! Я непременно приду. Ведь сеньора Беатриче не возьмет обратно своего согласия учить меня итальянскому языку?

— Так же, как и вы меня греческому! — шепнула на прощанье Беатриче.

* * *

Почти каждый день после занятий посещал Бартоломе серый дом на улице Сан-Исидоро. Его влекло туда неудержимо. Он любил все, что окружало Беатриче. Старый дом с маленьким балкончиком. Умного и доброго отца ее, мессера Джованни. Книги, цветы, лютню… Все, к чему прикасались руки Беатриче, стало дорого и близко ему. Даже скрипучие ступеньки лестницы, потому что по ним сбегали легкие ноги девушки. А Беатриче? Что было в ее сердце? Если верить мудрому Данте, то «всегда огонь благой любви зажжет другую, блеснув хоть в виде робкого следа…»

Уроки итальянского языка шли очень успешно: ведь учителем была сама Любовь! Не прошло и зимы, как Бартоломе уже читал в подлиннике Данте и Петрарку.

Бартоломе рассказал Леону и Мигелю о новом знакомстве. Однако о том, что у художника мессера Конти есть дочь, он умолчал. Друзья догадывались, что нечто другое, чем разговоры о фресках, влекут Бартоломе на улицу Сан-Исидоро. Но Бартоломе был сдержан и молчал, не спрашивали и они.

Иногда Бартоломе заходил в собор за мессером Джованни и они вместе направлялись домой. По дороге итальянец рассказывал Бартоломе о своей работе, о встречах с великими художниками. Он часто вспоминал своего учителя Паоло Учелло.

— Это был замечательный человек, — говорил мессер Джованни. — Я считаю его наиболее прекрасным и смелым умом после великого Джотто — отца итальянской живописи. Паоло ди Доно всегда искал.

— А почему его звали Учелло?

— Как ты знаешь, «учелло» по-итальянски «птица». Паоло очень любил изображать животных и птиц. Вот и назвал себя так. Он был сыном цирюльника; сначала работал золотых дел мастером, потом делал рисунки для витражей. И хотя Паоло прожил долгую жизнь, он оставил очень мало произведений, ибо все время страстно искал новые пути в живописи. Он был беден, что, впрочем, часто случается с истинными талантами, очень замкнут, почти нелюдим. Его жена и дочь говорили нам, что Паоло проводил все ночи напролет в мастерской в поисках законов перспективы, а когда жена звала его спать, отвечал ей: «О, какая приятная вещь — перспектива!»

Много интересного рассказывал мессер Джованни о другом своем учителе — скульпторе и художнике — великом Донателло. Он, как и Учелло, прожил более восьмидесяти лет, был также сыном ремесленника-ювелира и всю свою долгую жизнь был предан только искусству. Бескорыстие Донателло было поразительным. Он вешал на двери своей мастерской кошелек с деньгами, чтобы его друзья и ученики могли брать столько, сколько им нужно.

— Флоренция — родина гениев! — говорил мессер Джованни. — Какие имена, какие произведения подарила она миру!

То, что рассказывал мессер Джованни, чудесным образом переплеталось и дополняло беседы с ректором, горячим поклонником итальянского искусства.

Бартоломе мечтал о городе, где ступала нога великого Данте, где творили такие художники, как Донателло, Мазаччо, Брунеллески. Он мечтал о Флоренции, которую посетит когда-нибудь вместе с Беатриче.

Поединок

Здесь нужно, чтоб душа была тверда,

Здесь страх не должен подавать совета.

Данте

Среди студентов университета заметно выделялся Роберто де Гусман; всегда надменный и щегольски одетый, он был очень богат и жил на частной квартире. В университет он приезжал либо в карете, либо верхом на прекрасной гнедой андалузской лошади, в сопровождении слуги, который отводил лошадь домой. Гусмана часто видели в веселой компании офицеров саламанкского гарнизона, что весьма огорчало почтенного ректора, ибо он считал, что не пристало девятнадцатилетнему юноше проводить свой досуг в попойках и игре в кости и карты.

Роберто кичился своим знатным происхождением: ведь Гусманы были одной из самых древних аристократических фамилий Испании. Члены этого рода считали себя «братьями королей». Покойный отец Роберто — командор рыцарского ордена Калатравы — владел огромными земельными угодьями, которые перешли к сыну. Но, как известно, в университете стремились сглаживать сословные различия. А Роберто подчеркивал своим чванным видом, что он выше толпы. Студенты не любили Гусмана и за глаза называли его «черный индюк»: по кастильской моде, он был всегда в черном бархате.