Баронесса Настя - [55]

Здесь он вошёл в дверь, которой Настя ещё не знала, устремился по узкому тёмному коридору, свернул в другой коридор, затем в третий, спустился по узенькой лестнице вниз, и тут, пройдя по лабиринту коридоров и площадок, они наконец упёрлись в стену — тёмную, холодную и сырую. Пёс успокоился, присел на задние лапы и весь превратился в ожидание.

Стена вдруг скрипнула, раздалась, откуда–то изнутри ударил свет, пошёл тёплый воздух, и запахи были приятными, сходными с лесными. Едва они вошли, пёс рванулся вперёд и радостно заскулил. А за их спиной дверь снова заскрипела, стала закрываться. Настя шагнула назад, но вспомнила; пёс! Не может же она его тут бросить. Она стала осторожно продвигаться к полуоткрытой двери, за которой скрылся Анчар. Ничего другого не оставалось, как войти вслед за ним.

На стене большой комнаты прямо перед её глазами висел ковёр, с потолка свисала бронзовая люстра. Справа у стены, на диване, обняв Анчара, лежал не старый, но и не молодой мужчина с русыми бородой и усами и синими пронзительными глазами. Голова пса была на его груди. Мужчина приветливо смотрел на Настю.

— Вы русская, я знаю это, — сказал он по–немецки, но на таком диалекте, на котором говорят швейцарцы, живущие на границе с Германией.

— Ваша шутка неуместна. Вы принимаете меня за кого–то другого.

— Вас зовут Настей, но здесь в Германии вы назвались Кейдой.

— Вы шутник… Я начинаю вас бояться.

Настя осматривала комнату. Здесь не было ни одного окна. И не было дверей, кроме той, в которую она вошла, — без замков и ручек, скорее напоминавшую плоский камень.

Хозяин комнаты поднялся, сунул ноги в валенки, прошёлся по ковру. На нём был халат из толстой зелёной ткани. В его жестах, походке, в манере говорить, чуть наклоняясь к Насте и улыбаясь сквозь пшеничные густые усы, было что–то родное, домашнее

— Вы беспокоитесь, — напрасно, — говорил незнакомец. Я — русский, ваш верный друг, зовут меня Павел Николаевич Соболев.

— Но… почему вы здесь?

— О-о… это длинная история. Умерьте своё любопытство, а пока вас прошу: держите в тайне нашу встречу и даже ночью, во сне, не проговоритесь.

— Ночью? Я ночью сплю.

— Раньше — да, раньше вы спали крепко, и сны ваши были безмятежны… А сейчас вы взволнованы, ваши нервы напряжены. Вот — слушайте.

Павел Николаевич вынул из–под подушки ручной пульт с множеством кнопок, нажал одну из них, и Кейда узнала свой голос: «Мама, мамочка!.. Ты слышишь — это я, Настя!..»

— Ну, вот, а вы говорите, я шучу. Я знаю не только то, что вы — русская, но и то, что родились вы в вятских краях.

Настя молчала и не смотрела на Павла Николаевича, боясь выдать взглядом своё замешательство. «Знает!.. Он — знает. Но мне не страшно. Мне самой это удивительно, — я его нисколечко не боюсь». Она как будто даже и не очень удивилась заточённому в башню «графу Монте — Кристо», и совсем не узником он ей показался, — не тюремная тут обстановка…

Говорил только он, она слушала.

— Думаю, что я верно оцениваю сложившуюся ситуацию. Вы сейчас пленница. Пленница обстоятельств. В замке появились вместе со старым бароном. Из этого делаю вывод: когда вы попали к нему, барон, как истинный ценитель красоты, полюбил вас и приблизил к себе.

— Барон умер.

— Я знаю. Генерал назвал вас своей племянницей, представил в таком качестве семье и умер, не раскрыв тайны? Прекрасно! Теперь надо всеми силами укреплять эту версию. И убедить в ней и Ацера, и молодого Функа… если он вернется с фронта. Мы хорошенько надо всем подумаем. Вы так молоды и прекрасны. Я очень за вас боюсь. Красота — ваша сила, ваша власть, но она же и костер, в котором вы можете сгореть. Был бы здесь молодой Функ… Но его нет, и вы лишены защиты от Ацера.

— Ацер вам неприятен?

— Не то слово! Он наш враг.

— Функи тоже враги.

Функи — да, тоже, но и враги бывают разные. Не стану ничего скрывать, — скажу вам, почему я здесь. Я физик, работал в Харькове, в институте, мы ближе всех подошли к созданию страшного оружия — атомной бомбы. Потому–то я и оказался в Хаузлинде. Но здесь, как я понял, идёт борьба двух партий: нацистов и масонов, которые сейчас все как один работают на Америку. Ацер хотел тайно переправить меня в Штаты, но Вильгельм Функ выкрал меня и поместил сюда. Хотел переправить в Берлин, но там теперь не до меня, и молодой барон решил, что я буду ему полезен и в роли заложника. Придут русские, и он, передавая им меня, скажет: я сохранил вам учёного, вы же оставьте меня в покое. Я так думаю.

Настя старалась оставаться спокойной.

— Что я должна делать?

— Молчать! Прежде всего молчать. Держите в строгой тайне наши встречи. И не ссорьтесь с Ацером. Он — хозяин Хаузлинда, это лагерь в горе, — мини–лагерь, совсем небольшой. Туда со всех других немецких лагерей свозят учёных, изобретателей — особенно, физиков и радиотехников. Обо мне знает сам Гитлер. Но именно поэтому меня и выкрал у Ацера молодой Функ. О-о… Это длинная история!

— Но какой же вы заложник? Вы, как я думаю, можете выходить отсюда?

— Пожалуйста! Хоть на все четыре стороны, Но я й сам отсюда никуда не пойду. Лучше остаться в Германии, чем попасть в Америку.