Баронесса Настя - [100]

Проснулась Настя поздно. Южный жаркий день вовсю сиял над океаном. И гряда холмов, черневшая вчера вечером у горизонта, тонула в дрожащем мареве.

Фиры не было. И не было никаких следов от её присутствия. «А была ли Фира? — подумала Настя. — Она как ночная бабочка: вспорхнула — и нет её».

Принесли завтрак. И не успела она приступить к трапезе, как в дверях, весёлый и беспечный, появился Роберт.

Заговорил по–свойски, фамильярно:

— Вам никто не мешал, и вы, как я надеюсь, хорошо отдохнули.

— Вы правы, мне никто не мешал. Садитесь завтракать.

— Разве что кофе выпью — с удовольствием… Настенька, милая, у меня нет времени, а сказать нужно так много.

— Говорите.

— Во–первых, о приёме. Пусть вас не смущает равнодушие хозяев. Они в глубоком нокауте, едва дышат, — им не до нас с вами, да в сущности, тут один хозяин, — это я. Теперь о деле. Вы будете всё время находиться с девочками и говорить с ними по–русски, только по–русски. Они через год отправятся в Россию.

— Они поступят в русские институты?

— Может быть, но в конечном счёте им надлежит сыграть роль более важную, решить задачу более интересную, чем получить образование.

Настя делала вид, что ничего не знает, и особого интереса к разговору не проявляла.

— Настенька, дорогая, мы однажды уже говорили откровенно, очень откровенно, хотя, может быть, мне не стоило так скоро обнажать наши дела. Сейчас, в эти дни, в Германии один за другим на милость победителя сдаются города, теперь уже не только в восточной зоне, но и в западной, Банки шлют нам золото, драгоценности и валюту. Всё это надо принимать, размещать в других странах.

— А русские? Они разрешают?

— Русские?.. Кто же их будет спрашивать? В банках сидят по большей части наши люди, члены нашего братства. Дело русских — война, они убивают, и их убивают. У них, как, впрочем, и у немцев много видов вооружений: самолёты, танки, артиллерия, флот. Наконец, — граната, автомат, штык… У нас же всего два вида оружия: деньги и средства массовой информации. Это газеты, радио, кино, театр, эстрада, а теперь ещё и телевидение. Кино дома! Мы наладим такую веселящую индустрию, что человек забудет, зачем он на свет появился. Самую дикую ложь мы будем вколачивать в мозги, как гвозди. Не поверят лектору, — призовём учёного, усомнятся в нём, — выпустим артиста, певца, танцора… Ложь–то не только в слова можно одеть. В сущности, всю нашу стратегию можно выразить двумя словами: деньги и ложь. Кто имеет деньги, тот обольстит и обманет, и любого лжеца купит. Политики будут спорить о социальных системах, а мы будем покупать политиков. И уж совсем хорошо, если мы политику или генералу да ночную кукушечку под одеяло запустим, — из тех, которых вы сегодня видели на берегу.

Наступила пауза. Настя пыталась переварить обильную порцию неслыханных и неожиданных откровений, а Роберт, точно искусный психолог, следил за каждой чёрточкой её лица, пытаясь понять, какую работу произвёл он в душе и сознании этого молодого существа. Он понимал, что именно сейчас он заканчивает начатую ещё на теплоходе кладку фундамента нового мировоззрения Насти, и от прочности этой кладки будет зависеть прочность всего здания, всего каркаса нового человека — важного субъекта их сатанинского братства.

— Видишь ли, Настя, — Роберт неожиданно перешёл на «ты», — пока русские воевали и одерживали победы, умные люди думали: а как же всё–таки можно их одолеть, одолеть русского человека. И пришли к выводу, что в открытом бою его не сломить. Его, как дитя малое, надо иначе воспитывать, нужно исподволь, шаг за шагом, изымать из него всё человеческое, изымать всё, чем он силён как личность, как характер, как представитель нации. И тогда явится пастух и погонит стадо баранов, куда нам надо. Слышишь?

— Слышу, но не понимаю, зачем нужно побеждать русских.

Настя старалась быть спокойной. Нелегко ей давалась тихая размеренная речь, но она помнила: спокойствие — её оружие, другого у неё в этой ситуации не было.

— А вот это, — воскликнул Роберт, — вопрос, который мы отложим до следующей беседы! Уверен, когда вы услышите на него ответ, поймёте: другого выхода у наших братьев нет. Или мы загоним русский народ в клетку, или он затолкает туда нас и, как Стеньку Разина, повезёт по городам и весям — до лобного места. И вот что любопытно будет узнать вам, любезная. Судьба толкнула вас в нашу ложу: дверцы захлопнулись, выхода отсюда нет.

— А если я не хочу работать против своего народа?

— Вы уже работаете против него. И стоит вам сойти с этой дороженьки, вы тотчас попадаете в горячие объятия НКВД. И вместе с вами на голгофу взойдут ваш батюшка, ваша матушка и все РВН.

— Что это — РВН?

— Родственники врага народа. Так что лучше уж оставайтесь с нами. У нас и еда вкусная и постель мягкая, и замки, теплоходы, самолёты — всё в лучшем виде и всё к вашим услугам. А теперь прошу извинить.

Роберт решительно поднялся.

— Меня ждут дела.

Он вышел не простившись.

Настю этот разговор не привёл в замешательство, она его ждала, — собственно, это было продолжение той милой беседа, которую вёл с ней Роберт на теплоходе. Она поняла: её ловко заманили в ловушку, и деньги на выкуп замка были лишь наживкой, на которую она клюнула. А угроза родителям была реальной, невыносимо страшной… Значит, она должна принять условия опасной игры и постараться быть лучшей исполнительницей своей роли.