Баронесса, которой не было - [48]

А люди тем временем умирали. Утром, осматривая и перевязывая раненого, Ванок говорил, что прогноз благоприятный, состояние стабильное и тому подобное. Хотя неясно было, кому предназначались и кого успокаивали эти слова: тех, стабильных, которые чаще всего не переживали следующую ночь, или Тали. Сам он давно привык к смерти, за годы службы повидал ее всякую. И такая, от ран, была, пожалуй, даже легче и в чем-то чище, чем та же легочная чума, не говоря уже о дизентерии или, не приведи боги, холере, косившей поболе народу. Да, мало, прямо скажем, от холеры удовольствия. Усраться до смерти, в чем уж тут доблесть?

Для Тали же все было в новинку. Слишком много раненых, среди которых каждый тяжелый. Легкие на своих ногах приходили на перевязку или же не считали нужным из-за всяких пустяков дергать лекарей и лечились самостоятельно, по большей части брагой, первачом или еще чем не менее приятным. Горячительного здесь и в довоенные времена было вдосталь: кто пиво варил, у кого жена ягодное вино настаивала. Тот же Ванок не гнушался самогоном приторговывать. А с подходом к крепости союзных войск, запасливые маркитанты которых могли предложить заграничные аналоги любимых напитков на любой вкус, ассортимент и вовсе расширился.

Тали никак не могла примириться с тем, что оказываемая ею помощь не всегда, да что там, почти никогда не могла вернуть умирающего к жизни. Она жертвовала сном, едой, душевным покоем, жертвовала собой в надежде, что боги увидят ее жертву, примут ее, и раненые, наконец, начнут выздоравливать. Но этого не случалось.

Как-то по просьбе старого солдата она бросилась к баку с водой, а когда вернулась с наполненной кружкой, мужчин не мигая смотрел в потолок. И похожие случаи происходили слишком часто. Особенно обидно было, когда раненый из числа тех, про кого Ванок безошибочно говорил «не жилец», радовался внезапному улучшению, уверялся и уверял неравнодушную лекарку в своем выздоровлении, начинал делиться планами и вдруг умирал. Причем происходило это всякий раз, когда окрыленная Тали ненадолго оставляла несчастного, чтобы уделить время другим страждущим. Девушке даже начало казаться, что стоит ей на шаг отойти от очередного тяжелого, как его тут же приберут приспешники Мары.

Заставая юную коллегу в слезах, Ванок пытался донести до нее мысль: даже боги не всесильны, что уж говорить о простых смертных. Бывают случаи, когда лекарь может лишь облегчить отход, и никто не ждет, не требует от него чуда, а посему не след изводить себя понапрасну, пользы от этого никому: ни Тали, ни пациентам. Но по прищуренным глазам, по упрямо поджатым губам понимал: все его увещевания пропадают втуне.

В один из таких полных безысходности дней ее, в гуле и смраде лечебницы, забитой койками и брошенными на пол матрасами, нашел Бран. Он с трудом узнал в бледной, шатающейся от переутомления лекарке, больше похожей на привидение, чем на живого человека, девушку, от взгляда на которую его сердце всегда билось сильнее.

Тали тоже не сразу узнала его. Боев в ближайшее время не предвиделось, и юноша нарядился в городской костюм, привычный для Родгарда, но совершенно неуместный в приграничной крепости. Выглядел Бран франтовато и нелепо. Особенно в помещении лечебницы, где шейный бант, дорогое сукно сюртука и туфли с золочеными пряжками вступали в болезненный контраст с убожеством обстановки. Бран морщился не столько от больничных миазмов, сколько от облака собственного парфюма, которым он после долгих раздумий зачем-то воспользовался перед самым выходом из комнаты и который еще сильнее демонстрировал его инородность в этом скорбном месте, как бы утверждая превосходство парня над полунищими ранеными солдатами. Он выглядел дураком и чувствовал себя дураком. И поэтому не злился на раненого солдата, когда тот в справедливой злобе смачно плюнул на вычищенные до блеска туфли «столичного хлыща».

Бран долго искал Тали среди увечных и снующих между ними прислужниц из замка, приставленных в помощь лекарям. Увидев, пошел навстречу, ощущая на себе злобные и насмешливые взгляды, сжал ее ладони и склонился, целуя их под свист и улюлюканье солдат.

Тали застыла в недоумении, затем отмерла и, схватив Брана под локоть, потянула к выходу.

Уже во дворе он снова хотел поцеловать ее ладонь, но она мягко отняла руку, ласково погладив его по плечу.

– Я так рада, что с тобой все в порядке, Бран! – совершенно искренне сказала Тали, и его щеки вспыхнули.

– Да что со мной будет! – воскликнул он. – Это же ты пережила осаду! Ты! Не я. А я что? Так, скатался до Родгарда да вернулся с подмогой, которую без меня же и собрали. Мне в этой битве, стыдно сказать, даже меч вынимать не пришлось. Возле Вигера отирался. Так что без меня, как видишь, справились.

– Не расстраивайся, навоюешься еще.

Девушка улыбалась, глядя на него, но улыбка ее была бледной, вымученной.

– Тали, дорогая, как ты? – обеспокоенно спросил Бран.

Улыбка растаяла, растворилась в скорбной складке дрожащих губ.

– Плохо, Бран. Очень плохо, – честно ответила она. – Тут же ужас что творилось! Вспомнить страшно! Но и сейчас не лучше. Осада позади, а они всё умирают, умирают, умирают! А мы… Мы совсем ничего не можем сделать!