Барон Унгерн - [175]

Тогда же в Лефортовской тюрьме под пытками умер сын русского крестьянина Василий Блюхер; годом раньше были расстреляны такие же крестьянские сыновья, только из Белоруссии и Латвии — Иероним Уборевич и Константин Нейман, юным комкором воплотивший в себе «красный вихрь» над Ургой. Где истлели их тела, неизвестно.

Ярославский скончался в 1943 году от рака желудка. Урна с прахом — в Кремлевской стене.

СОКРОВИЩЕ

1

Во время Гражданской войны и в последующие годы легенды о спрятанных сокровищах возникали не только вокруг имени Унгерна. Иногда в них фигурировали колчаковские генералы, пытавшиеся спасти часть золотого запаса России, но чаще всего героями таких легенд в Сибири, Забайкалье и на Дальнем Востоке становились те из белых вождей, кто был слабо связан с омской государственностью, свирепые и эксцентричные казачьи атаманы, куда больше похожие на Кудеяра или Стеньку Разина, чем на защитников попранной большевиками демократии. Ни Дутов и Бакич, ни Каппель и даже Семенов не годились на роль хозяев подземного клада, зато такие истории рассказывали про Анненкова. О золоте, будто бы зарытом близ Хабаровска атаманом Калмыковым, писали в газетах, а смерть Казагранди легенда связывала с его драгоценной добычей, которую он спрятал в одном из монгольских монастырей. В этом ряду Унгерн был фигурой самой яркой и экзотической, в оставшееся после него сокровище верили так же, как верят в сокровища майя, клады вест-индских пиратов или Емельяна Пугачева. Не зря золото барона всегда искали и продолжают искать под землей или под водой, а золото Колчака и Семенова — на засекреченных счетах в иностранных банках.

В начале 1920 года, когда через Читу проходил эшелон с золотым запасом России, отправленный Колчаком на восток, атаман изъял часть груза в свою пользу. Это золото стало и предметом вожделений, и темой фельетонов. Его якобы без конца пересчитывают, перевешивают, но толком не могут ни взвесить, ни сосчитать. Для пущей надежности к нему приставлен караул, состоящий из одних генералов, но все равно оно тает, расхищается, сомнительные личности получают его по подложным документам и бегут с ним в Японию. Оно погружено в хаос агонизирующего режима, за него цепляются, как за обломки разбитого бурей корабля. Это уже не государственное достояние, каким золотой запас был у Колчака, его не окружает ореол былого величия империи. Семеновское золото — лишь средство спасения в надвигающейся катастрофе, столь же неверное и зыбкое, как все прочие. Оно манит, но не пугает; никакой тайны в нем нет, есть большой секрет, о котором знают все.

Золото Унгерна окружено историями совсем другого рода. Оно не украдено, а завоевано, хранится не в казначействе, а в кибитке, в сундуке или вообще неизвестно где, и внезапно возникает как награда за голову предателя, как причина чьей-то казни, как сумасбродный по щедрости дар какому-нибудь монгольскому монастырю. На нем лежит кровь, и его блеск несет смерть. В рассказах о том, как оно было спрятано, часто присутствует классический фольклорный мотив: тех, кто закапывает клад, потом убивают по приказу Унгерна. Он не доверяет никому, сам остается единственным хранителем тайны и уносит ее с собой в могилу или перед смертью раскрывает неким загадочным ламам. «Ключ к этой тайне находится в Гумбуме, одном из буддийских монастырей Тибета», — многозначительно извещал читателей харбинский «Рупор»[228].

Кроме того, в этих рассказах появляется сюжет вовсе архаический — о сокровище, скрытом на дне реки, как «золото Рейна». Будто бы, отступив на юг после поражения под Троицкосавском, Унгерн велел бросить все имевшееся у него золото и серебро в воды Орхона неподалеку от Эрдэни-Дзу. В эту легенду вплеталась другая, гораздо более давняя. Согласно ей, когда в конце XVII века вторгшиеся в Халху джунгары дошли до Эрдэни-Дзу, святой покровитель монастыря предстал перед ними со свитой из небесных львов; джунгары в страхе бежали и многие утонули в Орхоне. За такую заслугу император Канси возвел потопившую их реку в ранг тушегуна, то есть князя 5-й степени, с жалованьем 400 лан серебра в год. Ежегодно из Пекина сюда приезжали императорские чиновники и с соответствующими церемониями кидали деньги в Орхон, так что за два столетия на речном дне скопилось около 60 тысяч фунтов серебра. «Вместе с тем, что добавил к ним барон, — замечает Алешин, рассказавший эту историю, — река хранит настоящее сокровище».

Акция кажется бессмысленной, но легенда помимо воли рассказчика раскрывает заложенный в ней тайный смысл. Именно так с награбленным золотом и серебром поступали викинги, а еще раньше — варвары. Для них драгоценный металл, символизирующий сияние солнца и мерцание луны, был ценностью не только экономической, но и сакральной. Клад предавали земле или воде не для того, чтобы когда-нибудь его оттуда достать; ему надлежало остаться там навеки. Потаенное сокровище воплощало в себе жизненную силу, храбрость, военное счастье хозяина, притягивало к нему благосклонность богов, как принесенная жертва. Жертвами были и рабы, зарывшие его, а после убитые. Погребенное на дне реки или в болоте, такое золото было недоступно для хозяина, но хранило его надежнее, чем если бы находилось в его власти. Напротив, кем-то найденное, оно сулило прежнему владельцу несчастье и гибель.