Барон-дракон - [59]

Только подселить. Но там жилец тихий, мешать не будет.

Сказала и зачем-то посмотрела в сторону Вадима. Глаза серые печальные. За спиной у девушки, надо пролагать, что-то такое было. С такими глазами купцам про грозу рассказывать, а не блядей в медвежьем углу строить. Судьба загнала?

Постоялец, в комнату которого их подселили, действительно оказался ниже травы, тише воды. При чем на столько, что Паша рванулся щупать пульс. Вадим остановил. Неча пьяного тревожить. Щупали одному такому.

Крохотную комнатенку с таким же как в столовой слепым окошком едва освещала казематная лампочка. Три кровати, одна тумбочка, стол, стул. Абориген покоился на продавленной панцирной сетке, напоминающей гамак. Впрочем, ему было достаточно комфортно. Ни вынужденная поза, ни шум, связанный с вселением, ни даже попытка растолкать, из нирваны его не выдернули. Так и пребывал.

Интересно, сколько? Вадим пристальнее всмотрелся в сокомнатника.

Отпад!

На всякий случай он подошел ближе. Может, ошибается? Ни фига! Зеленоватые махровые носки на, торчавших между прутьями кроватной спинки, ногах оказались не совсем носками. То есть, они имели определенное отношение к нитяным изделиям. Только…

В студенческие годы общага разработала принцип деления носок по степеням грязности. Первая: стоят в углу. Вторая: подбросишь к потолку - прилипнут. Третья: дашь собаке понюхать - сдохнет. Носки соседа далеко выходили за означенные рамки. Они заплесневели.

Занятый размещением багажа Пашка, подошел позже и не сразу вник. Когда до него дошло, согнулся пополам. Расхохотались они одновременно. И ржали бы долго, кабы Вадим случайно не глянул на бронебойную комендантшу. Жалость и отвращение, и сожаление, и… Она заметила, развернулась на каблуках и молча покинула злополучный покой. А Вадиму как-то расхотелось смеяться. Пашка же еще некоторое время прихохатывал. Потом они пошли на объект.

Спецодежда состояла из добротной пуховки системы " Аляска", стеганых штанов, и собачьих унтов. Допоздна пропахав, они как черти голодные, но ни капли не замерзшие вернулись в общежитие, поели и уже собрались завалиться спать, когда дверь их комнатенки распахнулась, чуть не слетев при этом с петель. За порогом толпились.

— Мужики, надо выпить для знакомства, - неровно выговорил предводитель народа.

— Мы спать будем, - отшил Паша и закосил в сторону Вадима. А ну, как тот пойдет на мезальянс и напьется с пролетариями? Вадим, состоявший при нем в статусе того же пролетария, между прочим, ничего бы зазорного в том не видел, да компания откровенно не понравилась. Одно дело развлекаться в кругу людей, обремененных хотя бы зачатками интеллекта, другое - с пьяным скотом.

Те не слушали. Или не слышали. Толпа влилась и заклубилась по комнатенке.

Никакие возражения не помогли. Даже повышенный тон начальника не возымел действия. Точнее возымел, но не то, на которое рассчитывал Павел Николаевич. Его просто отодвинули в сторону, предложив полный стакан Вадиму.

Паша побагровел, но заткнулся. Вадим, не нарываясь, отказался, лег на кровать поверх одеяла и принялся наблюдать. Демонстрировать антиалкогольное мировоззрение он не собирался - такового просто не имелось.

Собственно, интерес вызвал не процесс опустошения пролетариями бутылок, а то, что кроме себя они еще и соседа пытались напоить. И попытки их оказались не такими уж тщетными. В какой-то момент, он вдруг проявил признаки жизни: открыл глаза. За сим последовало открывание рта и попытка высказаться. Не получилось. Но народ обрадовался. По всему видно, и такое случалось не каждый день. В раскрытый по случаю воскрешения рот тут же влили стакан портвейна.

Низкорослый, в обтрепанной клетчатой безрукавке мужик заботливо прихлопнул челюсть страждущего. Не пошло. Вино красно-коричневыми потоками хлынуло из носа. Тогда в дело напоения вмешался предводитель. Велев помощникам, запрокинуть товарищу голову, он осторожно вылил тому в рот второй стакан, прижал одной рукой челюсть, чтобы не отквашивалась, а другой зажал страдальцу нос. Рефлекс сработал! Мужик проглотил пойло. Отключка наступила мгновенно.

Только что человек подавал признаки жизни и уже - все. Но процедура, оказывается, еще не закончилась. Предводитель, сам приняв на грудь, прокомандовал: кормить Коляна. Народ был наготове. Голову опять запрокинули.

Челюсть отвисла сама. Стараясь не пролить ни капли, один из помощников трясущимися руками разбил над разверстой пастью яйцо. Содержимое скорлупки кануло в темноту чрева. Далее последовало зажимание естественных отверстий головы, дабы корм не выпал.

Вот это - да! Зря Пашка отвернулся. Такого цирка за деньги не посмотришь.

Остекленевший Колян перестал интересовать публику. Мужики еще раз попытались напрячь приезжих, в смысле поддержания компании, но, получили отпор. Вадим отвернулся. Заснуть в таком гвалте было немыслимо. Так бы и кантовался до утра, но гульбище прекратилось разом и безапелляционно - на пороге возникла Галина Петровна. Не сказать, что бы толпа расходилась под покаянные стенания. Матом ее, разумеется, обложили, пригласить выпить - пригласили, потом опять - матом. Женщина таки выдворила пьянь из их комнаты, закрыла дверь и пошла разгонять гулеванов по койкам.