Барнаульский натариз - [19]

(другим тоном) Владимир Митрофанович лично велел вам это передать? Вы ничего не путаете?.. В завтрашний номер?..

Проппер обескуражен. Он мучительно пытается собраться мыслями. Постепенно самообладание к нему возвращается. "Да нет. Не может быть", – говорит он сам себе и решительно сжимает трубку, которая чуть было не выпала у него из рук.

(сдержано) Вот что я вам скажу, уважаемый Митрофанович. Я глубоко тронут оказанным мне доверием. Отдаю должное политическому темпераменту вашего знаменитого брата. Но "Биржевые ведомости" – не "Стрекоза" и не "Осколки"! (с трудом сохраняя самообладание) Это солидное издание. Мы уважаем себя и своих читателей. А посему публикация эротических фантазий отдельных думских деятелей – все-таки не вполне наш жанр…

Бросает трубку.

Черте что!

Проппер сидит на диванчике в глубокой задумчивости. Растеряно смотрит на телефон. На ночные туфли. Снова на телефон. Взгляд его постепенно фокусируется. Он стягивает с себя колпак, решительно встает и берется за трубку.

Барышня, три-семнадцать, будьте любезны…

Слышны гудки на том конце провода.

(нетерпеливо) Ну давай! Давай!

Гудки прерываются – трубку подняли.

(отрывисто) Проппер. Срочно!.. (орет) Проппер! Проп-пер! Говорю по буквам: "Петя", "Рома", "Оля"…

Его собеседник, похоже, понял, наконец, с кем говорит.

Так вот, Боря, немедленно одевайся и дуй в типографию. Что хочешь делай, но чтобы в завтрашнем номере на первой полосе была заметка следующего содержания… Записываешь?.. (раздраженно) Некогда карандаш искать! Там всего четыре слова – так запомнишь. "Сегодня скончался Григорий Распутин". Точка… Вопросы потом… (орет) Я сказал: потом вопросы!.. Всё!

Кладет трубку.

Нормально день начался. Что же дальше будет?

Затемнение. В полной темноте звучит граммофон – "Янки дудль". Слышен лай собаки.

Голос Феликса(театрально): Умри, сука!

Звучит несколько револьверных выстрелов. Собака отчаянно скулит и затихает.

В левой части сцены в холодном "лунном" свете возникает стена казенного помещения с дверью. Дверь открывается на пороге стоит, кутаясь в накинутую на плечи шинель околоточный надзиратель. Он тревожно вглядывается в темноту – туда, откуда звучали выстрелы.

Околоточный(неуверенно): В юсуповском, кажись, палили… Опять содомиты перепилИсь! Тьфу!

Разворачивается, намереваясь вернуться в околоток. В этот момент в центр сцены выбегает Пуришкевич без верхней одежды с револьвером в руках. Мал, лыс, кривоног, бородат, очкаст. Он молча трясет оружием, как бы силясь сказать что-то. Наконец дар речи к нему возвращается…

Пуришкевич(выкрикивает): Я!.. Убил!.. Распутина!!!

Околоточный просовывает руки в рукава, запахивается и, тяжело вздохнув, идет к Пуришкевичу. Он явно принял парламентария за перепившегося содомита.

Околоточный(мрачно): Угу. А я – кайзера Вильгельма. Дал ему в лоб – он и окочурился…

Околоточный, почти не глядя, с гримасой брезгливости, подталкивает Пуришкевича к двери.

(ласково) Давай-ка, болезный, к печке курс держи, покуда муде́ не застудил. Там для вашего брата специальный диванчик заведен. На нем и упокоишься.

Пуришкевич что-то мычит, трясет бородой, но послушно идет туда, куда его толкают. Околоточный неожиданно останавливается и пристально смотрит в безумные глаза "содомита".

(серьезно) Только не блевать! Здесь блюй, если невмоготу. Там – глотать придется…

Затемнение. Опять звонит телефон. Загорается свет. Это Царское Село. К телефону подходит Вырубова.

Вырубова(вполголоса): Сделали? Никто не видел? Точно?

Голос Александры Федоровны из другой комнаты: "Аннушка, кто это?".

Вырубова(в трубку, громко, озабоченно): Ай-ай-ай… И не звонил?.. Ай-ай-ай… И оттуда никаких вестей?.. Ай-ай-ай… Ну что поделаешь. Будем молиться. Да… (кричит в трубку) Молиться, говорю, будем! Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери.

Кладет трубку.

(Александре Федоровне) Девушки с Гороховой звонили. Не появлялся, говорят, Григорий Ефимович. Как уехал на автомобиле, который за ним Феликс послал, так с тех пор никаких известий. Не знают, что и думать.

Александра Федоровна(спокойно): Иди спать, Аннушка. Все что могла, ты уже сделала… Остается только ждать и молиться. Молиться и ждать.

Затемнение. Слышны звуки улицы – шум толпы, автомобильные гудки, стук копыт, голоса мальчишек-газетчиков: "Убийство Григория Распутина!", "В Мойке найдено тело знаменитого старца!".

Снова освещается левая часть сцены. Теперь там дверь, ведущая в кабинет патологоанатома в морге. Перед дверью стоят Николай и Александра Федоровна. Они спокойны. Внешне незаметно никаких проявлений волнения или безутешной скорби. Из двери выходит пожилой военный медик. Это профессор Военно-медицинской академии Косоротов. Он только что провел вскрытие.

Косоротов: Мда. Признаться, зрелище тяжелое, ибо (мнется) опытному глазу сразу же открывается картина происшедшего…

Николай(перебивает): Профессор, вы можете не стеснять себя в описании. Мы взрослые люди. С устойчивой психикой.

Александра Федоровна(добавляет): Вы ж знаете, я в госпиталях проявила себя добросовестной медицинской сестрой. И при ампутациях ассистировала. И перевязки были очень непростые. А случалось, что и глаза закрывала безнадежным. Рассказывайте все. Без стеснения.