Бархатные тени - [41]

С краю этого маленького кружка, который я попыталась было обойти, я увидела даму, не столь занятую обхаживанием своей предводительницы, как прочие. Миссис Билл, разодетая в лиловую парчу и усыпанная бриллиантами, оглядывалась, словно искала кого-то. Затем ее глаза встретились с моими.

Она грациозно отделилась от общества и отрезала мне путь к бегству в оранжерею.

– Мисс Пенфолд! – Она столь громко произнесла мое имя, что я была вынуждена оказать ей внимание. – Я еще не имела случая поговорить с мисс Соваж…

Я была удивлена, поскольку совсем недавно она всячески давала понять, что вовсе не желает продолжать знакомство. Но сейчас она держалась столь уверенно, что я не могла вывернуться, не прибегая к открытой грубости.

– Викторина плохо себя чувствует, миссис Билл. Она только что удалилась к себе. Мигрень, знаете ли…

На мгновение мне показалось, что она готова оспорить мое утверждение. Затем какая-то новая мысль, похоже, сдержала этот порыв, и она произнесла совершенно иным тоном:

– Какая жалость. Она такая красавица. Сегодня вечером я слышала множество комплиментов в ее адрес. Надеюсь, ее недуг не очень серьезен?

– Вовсе нет, – отвечала я со всей уверенностью, на какую только была способна. – Она подвержена таким приступам, когда устанет или переволнуется. Сегодня ей хватило и того и другого.

– Да, важный вечер для каждой девушки – ее официальное вступление в свет, – отсутствующим тоном произнесла миссис Билл. Вы ведь уже давно знакомы с мисс Соваж, не правда ли, мисс Пенфолд?

Я почувствовала, что она спрашивает неспроста, и забеспокоилась. Но чистая правда в таком случае – неплохая защита.

– Только с ее приезда в Нью-Йорк. – Я вовсе не лгала.

– Так вы не знали ее во Франции… когда она была младше?

– Нет, миссис Билл.

– Странно, что она не приехала к своему брату раньше. Моя сдержанность, похоже, вынуждала ее открываться все больше и больше. В ее голосе звучала требовательная нота. Конечно, история прошлого Викторины уже должна была стать общим достоянием. Слухи и сплетни на этот счет тоже сыграли роль. И то, что Ален Соваж уезжал на призыв дотоле никому не известной сестры, просто обязаны были знать все «старые семейства».

– Я ничего об этом не знаю, миссис Билл, – твердо ответила я.

Хотя тщательные ухищрения помогали ей сохранить видимость юности, однако сегодня она казалась несколько увядшей, возможно, из-за яркого света. Взгляд ее стал тяжелым.

– Конечно, вы обязаны так говорить! – вспыхнула она. – Должно быть, ей стоило большого труда восстановить треснувшую лакировку светских манер. – Объяснюсь откровенно: я, как мать, хочу узнать побольше о молодой леди, к которой мой сын пытает довольно сильный интерес.

Ее объяснение было столь очевидно фальшивым, что она, должно быть, осознала это, еще не кончив говорить. Я не верила, что она испытывает к Генри какие-либо материнские чувства. Она даже не пыталась объяснять дальше, только уставилась на меня каким-то диким взглядом. Я удивилась, потому что прочла в ее взгляде отчаяние, превосходившее все мои представления. Словно… словно она обнаружила в Викторине некую опасность.

Она отвернулась, вертя в руках отделанный кружевами веер. Хотя она и недурно владела лицом, стиснутые руки ее выдавали. Я услышала треск пластин слоновой кости. Она как-то странно взглянула на сломанный веер, слабо вскрикнула и бросилась прочь.

Я вышла на веранду. Там тоже были люди, хотя толпа и начинала редеть, поскольку подавали ранний завтрак. Некоторые гости вызывали свои экипажи. Но нигде я не увидела того молодого человека.

Позже в главном зале я встретилась с Аленом, провожавшим гостей. Он вопросительно взглянул на меня и я молча ответила, покачав головой. Миссис Дивз наконец добилась места рядом с ним и была по-королевски самоуверенна. Я выскользнула прочь, не пытаясь заговорить с ним.

Солнце уже вставало, когда я обрела покой у себя в комнате. Я успела нанести визит Викторине, и нашла ее спящей, с Амели на страже. В гостиной дожидалась другая служанка, присланная Аленом на всякий случай, а точнее, как я предположила, для уверенности, что никто не нарушит покой Викторины.

Фентон, помогавшая мне снять платье, выказала редкую предупредительность и не болтала. С тех пор, как я последовала в сад за Викториной, миновала тягостная, длинная, хлопотливая ночь, и я была рада, что она, наконец, кончилась. Я проспала почти весь день, но сон не освежил меня и, поздно проснувшись, я сохранила воспоминание о беспокойных снах, и голова у меня болела. Но позже, выпив чаю, я немного пришла в себя.

Придя к Викторине, я нашла там миссис Дивз, сидевшую в кресле у самой постели. Девушка полулежала на подушках и, хотя она выглядела еще слабой, лихорадочный румянец сошел с ее щек. Она улыбнулась мне.

– Наконец-то, Тамарис! – Она достала маленькие часики из кружевного кармашка на внутренней стороне полога, сверилась с ними, и нахмурилась с шутливой укоризной. – Вы все спали и спали. Амели дважды ходила к вам, но Фентон прогоняла ее прочь. Вы что, принимали какие-то порошки?

– Нет. Это просто усталость после долгой ночи, полной волнений. Но как вы себя чувствует, Викторина?