Барби играет в куклы - [12]

Тетя Валентина встретила меня по полной программе. Она била крыльями и спрашивала, как я могла? Как я могла так ее расстроить, ведь она за меня отвечает! Она очень, очень волновалась, буквально не находила себе места, если что, как ей держать ответ перед Георгием?

Да, действительно, я почему-то ухитрилась напрочь позабыть про Полковника, наверняка давшего тете самые четкие инструкции, как именно нужно вести себя с великовозрастными идиотками. Эти двое понятия не имели, что я сама за себя отвечаю, или хотя бы пытаюсь. И что, интересно, тетка подразумевала под загадочным "если что"? Хотя откуда ей было знать, что оно со мной вряд ли могло приключиться, потому что ничего не может случиться с невидимкой.

Человек невидимка — это было как раз про меня. То есть мои руки, ноги и все остальное оставалось на месте и было абсолютно видимым, но люди разговаривали, ссорились, обнимались, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Вот однажды даже был такой случай, когда я пошла платить за свет и долго стояла у закрытого окошка, за которым смеялись и звенели чашками, а потом услышала, как проходившая мимо сотрудница ответила кому-то на вопрос "есть там кто?" — "совершенно никого". Вот прямо так и сказала: "совершенно никого", а я там стояла и даже чихнула два раза.

Итак, мой побег не удался, и все пошло своим чередом. И все бы ничего, если бы не дни, когда вся семья ухитрялась собираться за столом, а я, как и в первый раз, ужасно стеснялась братьев. И откуда только тетя Валя взяла эту дурацкую привычку рассаживать всех вокруг стола, чтобы потом в течение часа самой ни есть, ни пить, а только квохтать довольным голосом:

— Толечка, тебе добавки? Денис, ты мало себе положил. Мишенька, ты еще вот это не пробовал.

Время от времени её взгляд цеплялся за меня: Ксюша, деточка, ешь… Вообще, было здорово заметно, что Мишенька ее любимец, ему доставались самые большие порции вкусных кусочков и занудных приставаний. Хорошо, хоть она не лезла ко мне с вопросами, а то мне бы пришлось заговорить. А так её детки видно считали меня немой, если вообще замечали, конечно.

Но вот однажды я поняла, что пустая воркотня была лучшим вариантом из того, что тетя могла придумать. Потому что в один прекрасный, нет, ужасный вечер она решила оживить наш ужин легкой светской беседой. Или она ничего такого не решала, а все получилось само собой, но получилось ужасно. Короче, тетка смогла таки оторвать свой взгляд от тарелок "мальчиков" и взглянула на наши лица. Точнее на одно лицо, мое. Уж что такое она там увидела, не известно, но тетя вдруг положила ложку и, окинув присутствующих сияющим взглядом, мечтательно изрекла:

— А что, вот детки подрастут, и выдадим Ксюшу за Мишеньку, и будем нянчить внуков. Да, Толя?

Я сидела точно пораженная громом и, оцепенев от ужаса, смотрела на дядю Толю. Потому что ни на кого другого я в этот момент смотреть не могла. Я ждала, когда дядя дико захохочет. Именно дико, а как еще можно хохотать над такой оглушительной глупостью. Но дядя, поблескивая очками, смотрел на свою безумную жену и не смеялся, то есть серьезно смотрел, строго. Потом взглянул на меня, на своих деток и вдруг прикрикнул:

— Ну тихо, тихо, взыграли жеребчики!

Естественно, по другую сторону стола эти самые… веселились. Я с трудом проглотила кусок чего-то горького и посмотрела туда, все равно терять мне было уже нечего.

Особенно рьяно веселился предполагаемый женишок, он пригибался к столу, будто обнюхивая свою тарелку, плечи его тряслись. Старший братец ничего не нюхал и не трясся, он просто изображал краешком губ типа улыбку и снисходительно смотрел на бьющегося в истерике Мишеньку. И это выглядело почему-то особенно убийственно. Ведь именно Денис в этой компании был самым угрюмым что ли, а тут нате вам, снизошел до улыбки. Все они, кроме дяди Толи, выглядели полными придурками, то есть не они, а все мы, просто каждый на свой лад. А про старшего я потом подумала, что лучше бы эта надменная вечно небритая образина посмотрела на себя в зеркало, вот где был бы и юмор и сатира.

Наконец Мишенька пришёл в себя и сел прямо, теперь он лишь кривил яркие губы, точно нарисованные на чуть порозовевшей мордочке. И вид при этом имел чуть ли не оскорблённый, дурак. Да на кой чёрт он мне сдался! И я его почти ненавидела, и брата его, а особенно её, эту тупую и слепую тетку, потому что только тупому и слепому могла прийти в голову подобная бредовая мысль — ее ненаглядный пупсик и я… Да еще и внуков приплела. Но из-за стола я не убежала, хоть меня так и подмывало, я выстояла, то есть высидела у позорного столба до конца.

В конце концов, этот славный вечерок тоже закончился. Все давным-давно позабыли про идиотскую сцену за столом, но только не я. Я опять взялась за своё, то есть собиралась уходить, убегать, испаряться и так далее. На все лады я представляла сцену, как иду по ночным пустынным улицам, униженная и оскорбленная, а потом падаю от усталости замертво у родного порога. Или нет, не совсем замертво, потому что потом меня должны уложить в кружевную постель, дать пирогов… стоп! Пироги в этой сцене были совершенно лишними, пусть дадут чай с малиновым вареньем и обязательно в моей любимой чашке, ну в той что с васильками. А вот после этого я буду лежать бледная, отчего-то жутко похорошевшая, и тихо красиво умирать. И все эти соберутся вокруг моей постели и будут заламывать руки, а гад Мишенька в первую очередь. Но я обниму на прощание только Георга… Я уже было заплакала от неизбывной жалости к себе, такой молодой и несчастной, но быстро спохватилась — а ну тетка заметит. Ох, что тогда начнется! Я пробралась в укрытие, то есть ванную и открыла воду.