Барашек с площади Вогезов - [8]

Ладно, чтобы не подвести Эрика под монастырь и чтобы вы поняли, что я действительно много размышляла по поводу семейной пары месье и мадам Жуффа, воспроизведу то, что я написала.

«Эрик Жуффа сразу же показался мне странным, и он, конечно, ни в малейшей степени не виноват, с моей точки зрения. Когда говорю не виноват, я имею в виду – по отношению к вам, мадам, (в этом месте я намереваюсь посмотреть на его супругу). В сущности, он не совершил никакой ошибки – ни ментальной, ни сексуальной. Ну, может быть, он попытался сделать мне прививку от всего мужского пола, но вовсе не факт, что у него это получилось. И я хочу поблагодарить вас, поскольку, если он и был таким внимательным со мной, то это во многом благодаря вам.

(Тут она может мне что-то сказать, и я отвечу ей: „Взаимно” – а потом продолжу читать дальше.)

Эрик пришел, чтобы попросить дрель, что меня нисколько не удивило, так как дрель, конечно, вещица нужная. Я слышала, что однажды дрель помешала избранию кандидата, который, выступив по телевизору, сморозил какую-то глупость про гонку вооружений, которая с дрели и начинается. Ну ладно, дрель так дрель… В тот день на мне были туфли на двенадцатисантиметровых каблуках, о которых можно было подумать, что в комплект к ним могла бы прилагаться дрель с функцией шуруповерта. Может, поэтому он и выпалил про дрель?

Стоя в дверях, мы несколько раз пересеклись взглядами, но я, мадам, каждый раз предусмотрительно опускала глаза, всматриваясь в свои туфли. Чтобы не выглядеть круглой дурой и желая показаться любезной, я позволила себе поинтересоваться его здоровьем. Он сказал, что здоровье у него как у быка, и снова стрельнул в меня глазами. Мог бы и не стрелять – его холодные голубые глаза с первого же раза проникли в мою душу.

Я сказала холодные? Это штамп. И к тому же голубой цвет действительно холодный. На самом же деле взгляд у Эрика Жуффа был нежным… Или хищным? То есть я хочу сказать, мадам, что он искал намек в моих глазах… Не знаю, что он там нашел, но он улыбнулся.

(В этом месте мне надо потупиться.)

Эрик… Это, несомненно, одаренный, пусть и немногословный человек, сам пробивший себе дорогу. И у него есть прекрасное качество: он не лжет. Он не лжет даже вам, мадам. Он честно раскрыл мне причину своего визита ко мне, и если другая на моем месте могла бы и не задать ему никакого вопроса, имея в виду неуклюжий повод для прихода, то я, наоборот, задала:

– Дрель? Вы что-то хотите просверлить? Или закрутить?.. Или открутить?..

– Картину надо повесить, – коротко ответил он.

И я тут же отправилась за дрелью – за дрелью, мадам, понимайте дословно, не в моих правилах говорить эзоповым языком. Он мне улыбнулся, я тоже ему улыбнулась, ну, и т. д. В сущности, во время этой нашей встречи мы только и делали, что улыбались, остальное не имело значения.

Я тут же отправилась за дрелью, но посчитала нужным уточнить:

– У меня нет дрели, но я не могу себе позволить ничего не предложить вам взамен.

Он молча улыбнулся, выпрямив спину. Сразу видно воспитанного человека. Воспитанные люди обходятся без длительных рассуждений, убивающих взаимную радость. Мне также нравится, что они не разражаются жеребячьим смехом, как это делают подростки. Он молча улыбнулся, и сразу возникла атмосфера, как бывает в пять часов вечера в тропиках, когда солнце погружается в воду и скоро наступит ночь.

Потом он не слишком вежливо потребовал кофе, сказав, что его кофе-машина сломалась. Я простила ему эту неловкость, правда, почувствовала себя сардиной на решетке гриля, которую теребят кончиком ножа, чтобы она не сгорела.

Мы пили крепкий кофе, сидя в креслах в стиле Людовика XV, которые подарили мне мои подруги. Эрик молчал и все больше напоминал мне огромного Будду с невозмутимыми голубыми глазами.

Так как мы оба уже не дети, через четверть часа я первая нарушила молчание – ну сколько можно играть в эти игры? Элегантно пососав кофейную ложечку, я спросила:

– Вы хотите, чтобы мы вместе легли в постель?

Он снова улыбнулся и снова промолчал. Сидел в моем кресле и разглядывал по очереди все предметы в комнате. У меня создалось впечатление, что передо мной комиссар полиции, который собирается выставить на продажу все мое добро скопом, при этом не спрашивая моего мнения. Почему-то особый интерес он проявил к зажиму для штор, мне даже захотелось подарить ему этот милый пустячок.

– Я должен идти… – сказал он наконец.

Я не удерживала его, так как ничего не имела против: должен так должен. Открывая ему дверь, я протянула ему дрель – я соврала, что у меня не было этого полезного в доме инструмента. Но он дрель не взял.

– Вы прекрасны, – выдохнул Эрик, прежде чем уйти.

На этом месте, мадам Жуффа, я хотела бы вас успокоить: Эрик пенит вас и вашу красоту. Иногда даже, когда мы лежали рядом, он говорил о том, что ему безумно повезло обладать двумя такими красавицами. Он нас с вами сравнивал с выигрышем в лотерею, и мне нравилось это сравнение: в лотерее и проигрыши бывают.

Все присутствующие наверняка зададутся вопросом (взгляд в зал), как можно было ввязаться в авантюру, которая все равно ничем не кончится? Но я считаю нужным уточнить, что мы и не строили никаких планов. Мы знали изначально, что наше будущее обречено и что, следовательно, наша история будет развиваться без театрального драматизма. Среди немногих слов, которыми мы обменивались, я помню фразу, сказанную еще до того, как он успел снять носки, перед тем как лечь в постель: „Я не оставлю свою жену”. Этой фразе я дала высокую опенку.