Банкир - [43]

В течение двадцати девяти минут Палмер добросовестно поглощал то, что было подано, а затем покинул ресторан и, решив прогуляться к реке, прошагал целых шесть кварталов. Погода была не по-осеннему теплая, но туманная дымка, висевшая над городом, несколько смягчала яркий солнечный свет. Ветерок пробежал легкой рябью по быстрой реке, и Палмеру показалось, что вода покрылась узором крокодиловой кожи. Проплыл буксир, оставляя за собой пенную борозду. Палмер проводил его взглядом.

Свежие порывы ветра трепали ему волосы на висках, и он вдруг почувствовал себя свободным. Пусть это чувство было иллюзорным, сейчас Палмер об этом не задумывался. Он уселся поудобней, медленно, с наслаждением расправил мускулы и стал наблюдать за группой туристов, деятельно фотографировавших друг друга на фоне здания Секретариата ООН. Впервые с тех пор, как его семья переехала в Нью-Йорк, он сознательно делал именно то, что хотел сам. Обычно рабочий день его состоял из запланированных кем-то другим нескончаемых конференций, ленчей, обедов, заседаний различных комитетов, встреч по вопросам деловой стратегии, интервью, выступлений, рукопожатий и бесконечного потока разговоров, разговоров, которые грозили захлестнуть и удушить его.

Его жизнь вне работы ограничивалась беседами по утрам за семейным завтраком относительно посещения театров и обсуждениями, как лучше провести уик-энд в загородном доме родственницы Эдис – Джейн в Роклэндкаунти. Все остальное время было у него поглощено такого рода деятельностью, которую нельзя было отнести к чисто деловой или исключительно светской,– то были церемонии по закладке различных фундаментов, присутствие на трибунах во время парадов, участие в пикниках различных ассоциаций, уик-энды у Бэркхардта, ленчи и обеды в деловых клубах «Киванис» и «Ротари», раздачи наград и т. п.

Он вспомнил, что только один раз, в субботу, ему удалось урвать время, чтобы повести в балет Джерри и наутро, в воскресенье, покататься верхом с сыновьями в Сентрал-парке на плохо объезженных лошадях, взятых напрокат из конюшни на Уэст Сайде. Да еще однажды Эдис и он были приглашены на чай, устроенный попечителями Музея современного искусства, где он с одним из отпрысков Рокфеллера обсуждал достоинства модели Форда марки «А» и поглотил такое чудовищное количество хереса, что после этого мог поклясться, что больше не прикоснется к этому напитку, во всяком случае в ближайшие годы.

Палмер решил, что не мешало бы и постоять у статуи Свободы и побывать на рыбном рынке Фултона и взобраться на крышу Эмпайр стейт билдинг, но главное было не в том. Просто ему надо бы побродить по новому для него городу, в который он переселился, и, образно выражаясь, заглянуть в лицо Нью-Йорку, найти в нем черты, которые покажутся ему привлекательными и помогут освоиться с ним.

– … не окажете ли вы такую любезность? – прозвучал над ним чей-то женский голос.

Палмер, вздрогнув, поднял глаза на женщину, которая, вероятно, все это время что-то говорила ему.

– Простите, что вы сказали? – спросил он.

– О, это очень просто, вы посмотрите вот сюда, а потом нажмете эту кнопку,– ответила женщина.

Он немедленно поднялся со скамьи, поняв наконец, что от него хотят. Стоявшая перед ним женщина просила сфотографировать ее вместе с мужем и маленькой дочкой. Палмер кивнул в знак согласия и взял у нее из рук фотоаппарат.

– Нам хочется, чтобы на снимке получилось и здание ООН,– сказала женщина и поспешила к мужу и дочери, на бегу поправляя волосы.

Палмер заглянул в видоискатель, взял в фокус семью с таким расчетом, чтобы здание ООН тоже вошло в кадр, и только собрался нажать на кнопку, как женщина закричала: – Постойте! – И толкнула в спину дочку.– Улыбайся, выпрямись и улыбайся,– скомандовала она.

Палмер ждал. Он видел, что девочке все страшно надоело. Отец был несколько смущен, поза его как бы выражала молчаливую просьбу к Палмеру не отождествлять его с экспансивной супругой, воспылавшей желанием увековечить все их семейство на фоне циклопической архитектуры ООН.

Наконец девочке удалось выдавить из себя унылую улыбку, и Палмер щелкнул затвором фотообъектива.– Спасибо! – крикнула женщина. Подняв девочку на руки, муж спрятал за нее свое лицо и тоже пробормотал какие-то слова благодарности. Женщина, беря фотоаппарат, наградила Палмера такой утрированно-сияющей улыбкой, что Палмер даже почувствовал неловкость за то, что не смог достойным образом оценить ее восторженную благодарность.

– Не за что, пожалуйста,– проговорил он и с облегчением снова уселся на скамейку.

Он видел, что семья направилась было в сторону Первой авеню, но женщина настойчиво сворачивала влево, устремляясь к зданию ООН, а мужчина большим пальцем указывал своим домочадцам вправо и упорно шел своим путем.

Вот она, семейная общность душ! – подумал Палмер, глядя им вслед. Продолжая спорить и жестикулировать, они пропали из виду, только крик маленькой девочки, нечленораздельный и пронзительный, все еще доносился издалека. Однако всех троих уже поглотила толпа туристов. Они исчезли, как амебы в пасти гигантского осьминога. Там, где только что каждый из этой семьи тщетно пытался навязать другому свои взгляды и стремления, теперь плыла слитная людская масса, сотни ног: женских, обтянутых джинсами, морщившимися на слишком толстых ляжках, или мужских – в устало обвисших, бесформенных дешевых брюках.