Бандиты в белых воротничках. Как разворовывали Россию - [42]
Немаловажная деталь: контракты заключались как раз в те дни, когда в кипрский банк поступали деньги из России, из Промстройбанка (в рамках соглашения между Лернером и Дубенецким). Причем сумма контрактов была идентична той, что поступала из Москвы. Выходило так, как будто не кипрский банк, а сам Промстройбанк занимался торговлей оружием. Хотя формально он был совершенно чист.
Особую пикантность этой ситуации придает следующее соображение. Вряд ли официальный Баку стал бы производить закупки оружия таким странным образом, используя столь сомнительные компашки. Значит, стволы и взрывчатка предназначались каким-то криминальным структурам или… чеченским боевикам. В свое время автор этих строк почти случайно познакомился с бывшим замминистра внутренних дел Азербайджана, бывшим руководителем азербайджанской таможни Тельманом Алиевым. Он подробно рассказывал о том, как азербайджанские власти тайно помогали ичкерийским сепаратистам. Через дагестанские горы в течение всех месяцев войны непрерывно шли два потока: из Баку в Грозный переправлялись медикаменты, оружие, боевики-исламисты, наркотики; из Грозного в Баку текли деньги и уходили раненые дудаевцы…
Странные операции кипрского банка производились как раз в самый разгар чеченской войны. Если наше предположение недалеко от истины, то напрашивается поразительный вывод: чеченские боевики пополняли свои арсеналы за счет одного из крупнейших столичных банков.
Лернер и милиция
Еще одна тайна связана со странными отношениями между нашим героем и российскими блюстителями закона. Как они могли спокойно взирать на то, что аферист, который один раз уже отсидел за хищения, а второй срок не получил только благодаря тому, что сбежал из-под следствия, а потом попал под амнистию, — как они могли мириться с тем, что этот человек необычайно активно и вполне легально продолжает «сотрудничать» с крупными и важными (на финансовом сленге — системообразующими) российскими банками? Почему не поделились своей информацией с банкирами? Почему не проинформировали тех, кто готовил зарубежные поездки замминистров и руководителей Центробанка на презентации лернеровских проектов?
У тех, кто следил за деятельностью этого удивительного человека, возникло вполне законное предположение, что в правоохранительных органах существовала некая группа прикрытия, которая обеспечивала определенную «дозировку» информации и вывод из-под уголовной ответственности людей Лернера.
Эти подозрения усилились, когда в печать просочились подробности того, как шло расследование взрыва у офиса «ЛогоВАЗа». Как уже говорилось, 14 июня 1994 года Ольгу Жлобинскую и других соратников Лернера арестовали руоповцы. Им, правда, инкриминировали не организацию теракта, а хищение 18 миллиардов рублей. Однако уже через три дня Жлобинскую освободили под подписку о невыезде — мотивируя наличием малолетнего ребенка.
Буквально в день освобождения жена Сильвестра улетела в Израиль: Григорий Лернер встречал ее в аэропорту. Следователь, который вел это дело, направил заявку на розыск Жлобинской в Интерпол. А вскоре он поставил свой автограф под еще одной бумагой — заявлением об уходе. Формально — на пенсию. А на самом деле потому, что высокопоставленные сотрудники МВД и Генпрокуратуры оказывали на следственную группу жестокое и практически неприкрытое давление.
Следователь ушел сам. Работавшего с ним оперативника РУОПа Рината Фатехова — «ушли». Против него была организована спецоперация по дискредитации. Сотрудники отделения милиции в районе метро «Войковская» задержали знакомую даму Фатехова, работающую нотариусом. Задержали по липовому обвинению (дело вскоре развалилось): она якобы выдала фальшивую доверенность на краденую машину. Расчет был на то, что дама обратится за помощью к своему знакомому оперу. И действительно, она позвонила Фатехову. Тот немедленно приехал в отделение милиции. Где его зверски избили и посадили в КПЗ, — обвинив в том, что он устроил дебош в пьяном виде. Для верности при обыске у руоповца «обнаружили» несколько патронов.
Естественно, дело против Фатехова было в конце концов прекращено: ведь действующий сотрудник милиции, имеющий право на ношение оружия, имеет право и на хранение патронов. Но история с его задержанием была умело запущена в прессу. После такого скандала Фатехову ничего не оставалось, как написать заявление об уходе, последовав примеру следователя. Других желающих расследовать аферы Лернера и Жлобинской на тот момент не нашлось.
Кстати, отделение милиции, чьи сотрудники так успешно нейтрализовали оперативника, по странному совпадению находится в том же здании, что и филиал Московского торгового банка — того самого, что использовался Жлобинской и Лернером для изъятия денег из российских финансовых учреждений…
Вновь о «руке Лернера» заговорили в 1997 году, когда он уже сидел в израильской тюрьме и уже местные следователи усиленно собирали против него компромат. Со сбором компромата дело шло туго: израильтяне постоянно жаловались, что не получают необходимой помощи от российских коллег.
А потом появилась сенсационная статья во влиятельнейшей газете «Едиот Ахронот» («Последние новости»). Начиналась она так:
Речь идёт о криминалитете Москвы и Подмосковья.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.