Бандиты. Книга 1. Красные и Белые - [49]

Очень не хочется мне думать плохо о своем командире, даст Бог — он действительно почувствовал тягу к оружию и сейчас где-то храбро сражается, неважно, на чьей стороне. Но если вдруг попутает черт и окажется Ночков у тебя в дивизии — гони его в три шеи, потому что не может это быть совпадением.

Надеюсь, служба твоя тебе не в тягость. Если будешь жив-здоров — пиши на этот адрес.

Твой Николай».

Такой черной злобы и кипучего желания убить Чепаев не испытывал даже в том бою с австрийцами, когда с ним бок о бок бились только Ночков и Гумилев. Василий Иванович смял письмо, засунул в карман и пошел искать предателя.

Но в толпе Ночкова найти было трудно. Чепай, пока шатался по вокзалу, поостыл, и к нему вернулась способность трезво соображать.

«Вот избавлюсь сейчас от Ночкова, любись он конем, — думал начдив. — Мне вместо него дадут кого-нибудь другого, кого — я даже знать не буду. Пусть лучше под боком ползает, змея подколодная».

Трудно было терпеть предателя, но Чепай справился. Поначалу виделся с начальником штаба реже, только по делу, а как совсем сердце остыло, так и до дружеских бесед дошло, до воспоминаний общих. В боевом планировании и в самом бою Ночков был хорош, как и прежде, а что «стучит» он в штаб армии или в ЧК — пусть стучит, лишний повод проверить, чего же он вынюхивает.

— Василий Иванович, может, пойдем уже и спросим, чего ему надо? — спросил Петька.

Чепай хлопнул себя по ногам:

— Давай!

Время было вечернее. Василий Иванович с Петькой дворами вышли к штабу, поднялись на крыльцо.

На штабе опять висел замок, и Ночкова внутри не было.

Талисман

Одно дело — обнести продовольственный склад или стащить котелок у ротозея-курсанта, хотя и там имеются некоторые тонкости; но умыкнуть из штаба дивизии начальника этого самого штаба — настоящее искусство.

Особенно когда действуешь почти в одиночку и на подхвате у тебя фраер ушастый.

Но Богдан справился. Не без помощи Петуха — именно он подсказал, где Ночкова проще всего застать врасплох. Две задние доски сортира, в котором начштаба на пару минут оставался в одиночестве, они с Лёнькой аккуратно расшатали и, как только Ночков раскорячился в неудобной позе, выдернули его в глухой тупик, куда заезжали только повозки золотарей.

— На брюхо ему шибко не дави, — шепотом ругался Богдан на напарника. — Обгадится еще.

Лёнька послушно убрал колено с живота Ночкова, но при этом надавил на ребра, отчего начштаба сдавленно хрюкнул и громко замычал.

— Так у нас дело не пойдет, — рассердился Богдан и как следует огрел Ночкова по затылку сложенными в замок руками. Пленник тотчас обмяк и замолк. — Так-то лучше.

Ночкова уложили на носилки, укрыли одеялом до самого носа, Богдан встал спереди, а Лёнька сзади.

— Только не болтай, пока я говорить буду, — предупредил Богдан. — Лучше мычи, будто зуб у тебя болит. Поехали.

Они бегом, пока никто не видел, покинули тупик и по улице, удаляющейся от площади, понесли «больного» в сторону лазарета.

Таких носилок они сегодня видели предостаточно — тиф косил бойцов десятками. Оставалось только улучить момент, чтобы спереть носилки с одеялом, пару грязных халатов и отправиться на дело.

Перед лазаретом располагалась широкая карантинная полоса, которую посыпали негашеной известью. Здесь, как правило, не было ни души, только изредка патруль пробегал — быстро, чтобы заразой не дышать.

Богдан сдернул с Ночкова одеяло и целиком накрыл грязной простыней.

— Вы чего это здесь? — послышался строгий девичий голос.

Богдан встал как вкопанный.

— Сестричка, мы сегодня первый день. У нас там окочурился один, куда его теперь?

— Не туда, яма в другой стороне, — сказала маленькая девушка в сестринской форме и показала, куда уносили всех, кто не справился с болезнью.

— Говорил я тебе, балда стоеросовая! — ругнулся Богдан на Лёньку, и они побежали в противоположную сторону.

У края ямы они остановились.

Лёнька против желания заглянул в огромную братскую могилу, в которую сваливали погибших солдат, тех, кого смерть встретила не в бою, а в станице, кому просто не повезло выпить некипяченой воды. Тел было много, но различить под слоем негашеной извести лица или просто очертания было невозможно.

Богдан опустил носилки рядом с бочкой, из которой лопатой загребали известь, чтобы присыпать очередного покойника.

— Ладно, сторожи тело, я за лошадью, — сказал Богдан. — Маши лопатой на всякий случай, пусть видят, что ты не зря здесь околачиваешься.

— Ты что, совсем не боишься? — спросил Лёнька, хватаясь за деревянную лопату.

— Не-а, — ухмыльнулся Перетрусов. — Я же бандит.

Пока новый товарищ добывал транспорт, Лёнька кидал известь в яму, стараясь больше туда не заглядывать и вообще ни о чем, кроме лопаты, не думать.

Богдан появился минут через пять на белой неподкованной кобыле без седла.

— Во! Конь блед! — похвастался он.

— Как мы на ней поедем? — испугался Лёнька.

— А ты и не поедешь, ты меня здесь, в станице, ждать будешь. Нас троих эта кляча точно не довезет, к тому же ты даже в седле держаться не можешь, не то что без седла. Заныкайся где-нибудь поближе к штабу, хоть бы и там, за сортирами. Я ночью вернусь.

— Да меня поймают в два счета!