Бандитская Россия - [14]

С середины XVIII века разбои пошли на спад. Разумеется, они не прекратились совершенно. Своих разбойников хватало в каждой российской губернии. 15 сентября 1750 года во двор помещика Воронежского уезда было подброшено подметное письмо с приказанием «ждать гостей и изготовить вина и пива по две куфы, да меду поставить двадцать пуд, да триста рублев денег положить в яме за большой дорогой», иначе грозили и его, и детей его сжечь.

Перепуганный помещик бросился в губернскую канцелярию, где немедленно распорядились «учредить крепкие денные и ночные караулы». Только разбойники оказались проворнее. Уже на следующий день нагрянули они к тому помещику, разграбили дом, убили хозяина и «бежали незнамо куда». Но чаша терпения уже переполнилась, да и сознание того, что власти готовы прийти на помощь, тоже придавало силы. Так, бежецкие крестьяне сами разгромили разбойничью шайку, которая в течение долгого времени наводила ужас на весь уезд. Осенней ночью они окружили их стан, переловили всех, не исключая атамана, и безжалостно сожгли в специально выстроенных срубах. Жители трех сел Тамбовского уезда объединились для поимки вооруженных мушкетами разбойников и сумели захватить атамана Умолота. В начале века такого быть не могло, люди перестали бояться.

Меж Пугачевым и Вольтером

Но если от разбойничьих шаек ещё можно было как-то защититься, то от помещиков-самодуров спасения не было. Неслыханными зверствами над крепостными прославилась печально известная Салтычиха. Дворянка Дарья Николаевна Салтыкова! умудрилась замучить 137(!) душ. Слухи об ужасах, которые творились в её доме, поползли по Москве с 1756 года. За нечистое мытье полов или плохо постиранное белье она колотила дворовых женщин вальком и поленьями, а войдя в раж, била их головой об стену, обливала кипяткам, дергала за уши раскаленными щипцами. Все это совершала не выжившая из ума старуха, но 26-летняя барыня. Разумеется, её поведение можно объяснить только психическими отклонениями, тем более что столь ярой «поборницей чистоты» она стала после того, как умер её муж.

Удивляет другое. За шесть лет крестьяне подали на свою помещицу 21 жалобу, но благодаря влиятельному родству Салтычихи и щедрым подаркам, которыми она осыпала полицию, жалобщиков ожидала незавидная участь. Лишь в 1762 году шестеро челобитчиков (у одного из которых безумная барыня последовательно убила трёх жен) смогли избежать погони и добраться до караульной будки. Подкупленные Салтычихой полицейские обещали отвести их в Сенатскую контору, но повели назад к помещице. Когда крестьяне увидели ненавистный дом на Сретенке, то стали кричать «слово и тело». Успокоить отчаявшихся людей конвойные не сумели.

Делу наконец-то был дан ход. Повальный обыск, произведенный в селе Троицком, вскрыл факты страшных преступлений. Салтыкова упорно отрицала свою вину. Следствие длилось шесть лет, но ни пытки, ни увещевания священников не заставили её раскаяться в содеянном. 18 октября 1768 года Дарья Салтыкова была лишена дворянского звания и после часового стояния на эшафоте с прикрепленной на шее доской, на которой начертано было «Мучительница и душегубица», препровождена в земляную тюрьму Ивановского женского монастыря, где ей предстояло провести остаток дней. В подлиннике указа, который был напечатан по всей России, слово «она» заменено «он» - этим Екатерина II хотела подчеркнуть, что Салтычиха недостойна называться женщиной. Впрочем, это не помешало ей родить в заточении ребенка от караульного солдата. Тридцать три года просидела изуверка сначала в подземной тюрьме, а затем в пристроенной к церкви каменной келье, но так и не повинилась в том, что совершила. Все те, кто принимал участие в её злодеяниях, а также священник, который давал разрешение на захоронение убитых, сосланы были на каторгу.

Просвещенная Екатерина охотно рассуждала о справедливости в письмах к Вольтеру, но это не мешало ей проводить политику усиления крепостного гнета и щедро раздаривать своим фаворитам государственных крестьян. Справедливости ради следует сказать о том, что императрица не слишком грешила против истины, когда утверждала в своих «Записках», что в нее «станут бросать каменьями», если она посмеет посягнуть на крепостное право. Дворянство цепко держалось за эту свою основную привилегию и готово было защищать её до конца. Поэтому Екатерине оставалось только лицемерно вздыхать и сетовать о предрасположении к деспотизму, которое «прививается с самого раннего возраста… Ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления».[15] Такие помещицы, как Салтычиха, к счастью, встречались нечасто, но мировоззрение российских дворян в отношении крепостных особой лояльностью не отличалось. Так, архангельская барыня Анна Куницкая, вылившая на своего дворового человека кипяток из самовара, была немало удивлена тем, что полицейский пристав осмелился прислать ей письмо с просьбой прояснить обстоятельства дела.