Банда Тэккера - [7]

Лицо Самсона утратило теперь изумленное выражение и сделалось бесстрастным. Он видел, что злобный страх в глазах Лео сменился сначала задумчивостью, а затем веселым, хитрым огоньком.

— Вы хотите сказать, что вы лично никогда не обращаетесь к ним и они лично не обращаются к вам? — спросил Самсон.

Кэнди чуть заметно улыбнулся. Затем улыбка расплылась, и из-за раздвинутых губ высунулись зубы. Лео с минуту вглядывался в улыбку Кэнди, но, казалось, не видел ее. Потом и на его лице проступила хитрая улыбочка.

2

Самсон не понимал причин своей власти над Лео, не понимал их и Лео. И сколько бы Самсон ни пытался их понять, он бы не смог, и, вероятно, не смог бы и Лео. Причины были слишком сложны. Не только то, что пережил сам Лео, сыграло здесь свою роль, но и множество иных, ему неведомых событий, происходивших: одни — вне поля его зрения, другие — еще до появления его на свет. Одно из таких событий произошло в небольшой меблированной квартирке, которую его родители снимали в восточной части Манхэттена, в той самой спальне, где родился Лео, а потом и его брат Джо. В тот вечер, когда произошло это событие, Лео было двенадцать лет, а Джо — восемь, и они спали рядышком в детской.

Мальчики спали, а их мать, Сара Минч, уже давно прикованная к постели тяжелым недугом, умирала в соседней комнате. Отец возился около постели, стараясь не глядеть на жену. В комнате было очень тихо, и Джейкобу казалось, что тишина обволакивает его, как облако, Джейкоб и сам был болен. Уже много лет его преследовало ощущение, что его тело заживо гниет. Ему было просто не под силу смотреть на Сару, видеть, как она лежит с закрытыми глазами, словно в гробу. Джейкоб, согнувшись, возился около постели; кровь приливала к его склоненной голове, и шум крови прорывался сквозь обволакивавшее его облако тишины.

Когда уже нельзя было больше притворяться, будто он что-то делает, Джейкоб разгладил и без того гладко лежавшее одеяло на неподвижном теле жены, все еще не глядя на ее лицо. После этого он выпрямился и застыл на месте. Сперва он смотрел в пол, потом перевел взгляд на стену, обвел ее глазами, добрался до угла, снова опустил глаза в пол и больше уже никуда не смотрел. Так он стоял, уставясь в пол широко открытыми пустыми глазами. Потом взгляд его упал на руку жены. Он старался понять, почему он не может взглянуть жене в лицо? Какая-то сила удерживала его. Голова словно окаменела на окаменевшей шее и не могла подняться. Его мучил стыд. Но почему? Разве он ее чем-нибудь обидел? Должно быть, он просто боится, взглянув на нее, увидеть, что она умерла. При этой мысли лицо у него сморщилось, но он все еще не мог поднять голову. Он робко, просительно коснулся пальцем ее руки. Рука была неподвижна. В испуге он поднял глаза и увидел, что жена умерла.

«Отмучилась», — подумал он.

Эта мысль пришла неожиданно, он даже не сразу понял ее. Он старался ее понять. Слово, выразившее его мысль, запало ему в душу, и от него волнами расходился страх. Страх оседал все глубже и глубже, потом подымался снова, сотрясая мозг.

— Развязалась! — взвизгнул Джейкоб. Облако тишины всосало в себя его крик, и комната ответствовала на него молчанием. Джейкоб взглянул на дверь, за которой спали его сыновья. — Мальчики! — крикнул он, не двигаясь с места, широко раскрытыми глазами уставившись на дверь. — Ваша мать отмучилась!

Лео и Джо заворочались в постели, но не проснулись, и никто не разбудил их.

Сару лечил молодой врач, другой был бы Джейкобу не по карману. Врач этот оказался, как говорится, добрым малым. Врачебная деятельность все еще импонировала ему, и очерстветь он тоже еще не успел. Он с лучшими намерениями принимал на себя любую ответственность, хотя подчас был недостаточно для этого сооружен.

Поэтому за время болезни Сары он неизбежно должен был прийти к выводу, что Джейкобу важно узнать истинную причину смерти жены. Если Джейкоб поймет, что Сара умерла главным образом потому, что хотела умереть, он, может быть, ради сыновей, пересилит себя и не пойдет по ее пути. Врачу не пришло в голову, что отец и мать втайне, без слов, сговорились покончить с собой и что стыд Джейкоба у постели жены объяснялся стыдом за этот их сговор.

Как только мальчики ушли из дому, врач приступил к делу, — очень осторожно, издалека. Предстоящий разговор — та же хирургия, думал он, и поэтому, прежде чем что-либо сказать, тщательно подбирал слова. Джейкоб, несомненно, уже винит себя в смерти жены. «Если бы я поступил так, а не этак, сделал бы это и не делал бы того», — и при этом, верно, вспоминает какую-нибудь мелочь. И если ему прямо, без обиняков сказать: «Да, это правда, в какой-то мере вы виноваты, — вы не пробудили в ней желания жить», — можно сотворить непоправимое зло. Нет, тут требуется хирургия. Правду нужно вскрыть, но искусно, так, чтобы не вызвать шока.

Но вскоре врач обнаружил, что Джейкоб как будто не понимает или не желает понять, что человек может вызвать в себе болезнь и даже умереть от нее, если будет постоянно вбивать себе это в голову. И перед тяжестью задачи, которую он себе поставил, у доктора опускались руки. Нельзя сказать, чтобы доктор был так уж занят, но он был молод, и потому его всегда терзало ощущение, что за всеми делами и занятиями стоит его собственная жизнь и ждет его. Он решил, что этим следовало бы заняться кому-нибудь из друзей Джейкоба, с мнением которого тот считается. Но где найти такого друга? На похоронах, кроме соседей, никого не было, а Джейкоб, казалось, стоял несколько выше окружающей его среды. Врачу на мгновение пришла мысль самому стать этим другом. Однако на это у него действительно нет времени. Где он возьмет время? А потом, при каждом посещении, будет возникать неловкость: платить ему за визит или не платить, и если, допустим, платить, то за что собственно? Кто, в самом деле, станет ему платить за такого рода лечение, если он не специалист в этой области, не вполне специалист, по существу, только дилетант? Нет, нет, он не может делать все для всех.