Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера - [20]

Место справа занимал мужчина среднего роста, с ничем не примечательным лицом, болтливый и суетливый. Возможно, это был служащий Казначейства.

Наконец, четвертый путешественник, владелец лихо заломленной шляпы военного образца с пряжкой и кокардой, обладал весьма отталкивающей внешностью и, вероятно желая вызвать еще большую неприязнь к своей особе, беспрерывно пил водку. Он плотно завернулся в просторный каррик табачного цвета — пальто со множеством пелерин, так что видны оставались одни глаза, тусклые и холодные.

Попутчики, похоже, не были знакомы прежде. Отозвавшись кондуктору, выкликавшему имена по паспортам и украдкой окинув соседей испытующим взглядом, путешественники заняли места в тяжелой карете. Бледный молодой человек с темными усиками оказался Леоном Буваром, щеголь — Франсуа Жироду, человек в каррике — Жаком Бонвэном, а четвертый пассажир — Матиасом Лесерфом.

Промчавшись по улицам Парижа, дилижанс миновал заставу и замедлил ход. Теперь он еле-еле тащился, делая не больше полутора лье в час, раскачиваясь, шатаясь и подпрыгивая на ухабах. Иногда на дороге попадались ямы, и высокие колеса погружались в грязь по самую ось. Привычные к подобному средству передвижения — по тем временам наиболее комфортабельному — пассажиры устраивались на сиденьях, теснились, стараясь дать соседям возможность усесться поудобнее, поджимали локти и прятали под скамью ноги, стремясь избежать толчков и падений. Однако, когда карета тряслась по колдобинам, они все-таки толкали друг друга, и довольно сильно. Затем начинались взаимные извинения.

Расфранченный молодой человек с рассеянным видом, модным у тогдашних щеголей, озирался по сторонам и время от времени фальцетом издавал восклицания, сюсюкая, словно ребенок, и картавя, что считалось верхом изысканности:

— О, тысяча извинений, г'аждане! Эта до'ога так отв'атительна… Боже мой! похоже, нас 'азнесет п'осто на кусочки!

Леон Бувар, явно не расположенный к болтовне, лишь сухо кивал и суровым, хорошо поставленным голосом приносил краткие извинения за причиненные неудобства. Мужчина в каррике сипел нечто неопределенное, а Матиас Лесерф, видимо записной говорун, предпринимал поистине героические усилия, пытаясь завязать разговор хотя бы о плохой дороге и ухабах.

От Парижа до Этампа всего три подставы. Первая находилась в Лонжюмо, в четырех с половиной лье от города. Кареты туда обычно прибывали к одиннадцати часам.

На следующий постоялый двор, расположенный в Арпажоне, в трех с половиной лье от предыдущего, дилижанс попадал в два часа тридцать минут. Двадцать пять тысяч ливров, принадлежащих правительству, беспрепятственно миновали пользующиеся дурной славой леса, окружавшие Париж. Кучер, единственный в дилижансе человек, который мог быть посвящен в государственную тайну, от всей души радовался этому.

От Арпажона до Этампа не больше четырех с половиной лье. Дилижанс прибыл на место в шесть часов, проделав двенадцать лье за двенадцать часов, чему все были несказанно рады. Путешественники перекусили на скорую руку и через полчаса собрались продолжить путь. Стемнело, однако в неярком свете фонаря было видно, что места впереди заняли три новые пассажирки. Две помоложе поддерживали под руки третью, казавшуюся немощной по причине преклонного возраста или болезни. К сожалению, молодые путешественницы кутались в широкие плащи и закрыли лица вуалями, так что оставалось только гадать, сколько им лет и к какому сословию они принадлежат.

— Храбрые гражданки не боятся дурных встреч? — спросил Матиас Лесерф, буквально умиравший от желания поболтать.

— Какие еще дурные встречи? — проворчал человек в каррике. — Дурные здесь только дороги… или дураки… так что нечего пугать женщин.

Остальные путешественники только улыбнулись шутке, однако в разговор не вступили, а гражданин Лесерф, счастливый, что нашел хоть какого-то собеседника, продолжил:

— Нет, правда… ходят слухи, что в Босе, куда мы сейчас въезжаем, неспокойно. Можно повстречать поджигателей из банды Фэнфэна!

— Не слышал о таком! Не понимаю, что ты хочешь сказать, гражданин. И вообще, оставь меня в покое, дай поспать.

— Мне показалось… Я подумал… — стал оправдываться совершенно сбитый с толку Лесерф.

Дилижанс тронулся с места, колеса застучали по брусчатой мостовой Этампа и заглушили его слова. Удивительно, как резво катит теперь тяжелый экипаж! В девять часов он уже прибыл в Отрюи, где предстояло в четвертый раз сменить лошадей. За час карета проехала более двух с половиной лье. Должно быть, путешественники очень торопились и хорошо заплатили кондуктору с кучером, чтобы те живее погоняли. Теперь лошади были в мыле и тяжело дышали.

В четверть десятого дилижанс покинул Отрюи. Беспрепятственно миновав долину Жюин, карета въехала в лес Ла-Мюэт и почти пол-лье катила по дороге между деревьями. Как известно, еще полгода назад название этого леса никто не мог произнести без содрогания, теперь же окружающие заросли, равнина, дорога, все дышало удивительным спокойствием.

В одиннадцать дилижанс оставил позади крохотную деревушку Акбуй, принадлежавшую коммуне Фарронвиль, а еще через четверть часа он бодро катил по дороге, идущей между двумя заповедными угодьями, одно из которых существует и поныне. Пассажиры задремали. Внезапно подседельная лошадь в упряжке резко остановилась и сидящий на ней кучер чуть не полетел на землю. В ту же минуту из темноты раздался властный окрик: