Банда 3 - [29]

— А знаешь о чем я думаю? Я думаю о том, что прогремит следующий взрыв.

— А первый уже?

— Полчаса назад.

— У Фердолевского? — и Худолей угадал с первой попытки.

— Почему ты так решил?

— Если был обстрелян Неклясов, то следующее происшествие должно случиться с Фердолевским. Это как раскачивание маятника.

— Шаланда уже там, Андрей только что подъехал... Одевайся, он нас подбросит. Ты обещал, что можешь узнать наши взрывы... Давай.., узнавай.

— Быстро он в дело пустил эту штуковину. Если это он...

— Кто он?

— Злоумышленник.

— Жду в машине, — сказал Пафнутьев и вышел из лаборатории.

Андрей поставил машину на привычном месте, и Пафнутьев сразу нашел его на просторном дворе прокуратуры. Когда подходил, Андрей предупредительно открыл дверцу, что последнее время случалось нечасто.

— Домой?

— Худолея подождем...

— Его тоже домой отвезти?

— Нет, Андрюша, нет, — Пафнутьеву не понравилось, что парень уже дважды произнес слово «домой». — Куда-то торопишься?

— Да нет... Куда мне торопиться...

— На место происшествия поедем. В банк Фердолевского.

— А что там?

— Взрыв.

— Надо же, — обронил Андрей. — Есть жертвы?

— Приедем — увидим.

— Давно?

— Не знаю... Думаю, где-нибудь в пределах часа. Шаланда только что позвонил, он уже там... А вот и Худолей. У него есть какие-то соображения по поводу этого взрыва, — произнес Пафнутьев слова, которые оказались совершенно неожиданными и для него самого. Не думал он об этом, не собирался сообщать кому бы то ни было подробности, слова выскочили как бы сами по себе. Андрея они чем-то зацепили. Пафнутьев почувствовал, что тот не остался равнодушным. Чуть сдвинулась рука на руле, Андрей передернул плечами, искоса взглянул на Пафнутьева.

— Прошу прощения, — сказал Худолей, усаживаясь на заднее сиденье.

— Павел Николаевич говорит, что у вас есть какие-то соображения об этом взрыве? — спросил Андрей, и опять Пафнутьеву не понравился его вопрос. Он не должен был выдавать Худолею тему их беседы, тем более с подробностями, которые касались дела.

— Соображения? — удивился Худолей. — У меня? Что-то вы с Павлом Николаевичем путаете. В своем время у меня были соображения, и я частенько соображал... Но теперь все кончились.

Какой ни бестолковый человек был Худолей, но во всем, что касалось работы, неизменно соблюдал чрезвычайную осторожность, и вызвать его на разговор, на откровенность, обсудить с ним подробности... Это не всегда удавалось даже Пафнутьеву. Андрей явно взял на себя непосильную задачу.

Банк Фердолевского на первом этаже блочного дома был виден издали. Вертелась в сумерках милицейская мигалка, светились фары еще нескольких машин. Пафнутьев отметил светлый корпус машины «скорой помощи». Толпились и люди, но немного, а если кто и задерживался, то ненадолго, тут же уходил по своим делам. И тому были свои причины. Во-первых, и взрывы в городе гремели не так уж редко, да и к банкирам мало кто испытывал сочувствие в подобных случаях. Многие ощущали даже удовлетворение, будто свершился наконец акт возмездия, восторжествовала справедливость и теперь жизнь пойдет куда лучше. За два-три года надсадного капитализма о банкирах сложилось устойчивое мнение как о мошенниках, обманщиках, проходимцах. Теперь уже нескоро удастся им избавиться от этого клейма, если вообще когда-нибудь удастся. Слишком много пострадавших они оставляли на своем пути в счастливое завтра — обманутых, обобранных, ограбленных.

Выйдя из машины, Пафнутьев решительно направился к входу. За ним семенил Худолей, перекошенный тяжелой сумкой. Его широкие штанины хлопали на зимнем ветру, как потускневшие знамена. Последним шел Андрей — из чистого любопытства решил взглянуть на место происшествия. В узком коридоре Пафнутьеву показалось даже тесновато, хотя людей здесь было и немного. В воздухе стояла пыль, запах гари, вонь дымящейся пластмассы. Услышав голос Шаланды, Пафнутьев направился туда и в конце коридора увидел место взрыва. Вывернутые двери, обгоревшие стены, дымящаяся аппаратура — факсы, компьютеры, пишущие машинки, телевизор. Вместо экрана чернела какая-то жутковатая яма, обнажившая прокопченные внутренности телевизора.

— Ну что, Паша! — воскликнул Шаланда. — Начинаем привыкать к новому виду преступлений! А?

— Привыкнем, — кивнул Пафнутьев.

— Неплохо рвануло, ох, неплохо! — Шаланда, казалось, был даже в восхищении от случившегося.

— Есть жертвы?

— Пострадавший один — господин Фердолевский. Владелец банка. Понес большие материальные убытки. — Шаланда показал на обезображенную технику. — Не знаю даже, оправится ли, не знаю!

— Оправится, — произнес сам Фердолевский, входя в приемную из своего кабинета. Был он высок, полноват, в движениях замедленный, в каждом жесте ощущалась значимость, достоинство, даже состоятельность. Он пожал руку Пафнутьеву, и тот, сам того не желая, ощутил даже некоторую польщенность, хотя знал, прекрасно знал, что видит перед собой самого что ни на есть бандюгу и крупнейшего мафиози в городе, не считая, конечно, Неклясова. И Худолея поприветствовал банкир, тоже пожал руку, правда, на лице его возникло некоторое недоумение, уж больно тоща ладошка была у Худолея, неужели, дескать, и такое может быть? Андрея он попросту не увидел, безошибочно определив, что тот не относится к числу людей, которых он должен приветствовать. Но Андрей уже привык, что не везде водителей приветствуют так же, как и руководство. Он лишь усмехнулся понимающе, мол, знаком я с повадками криминальных банкиров, которые больше всего озабочены тем, как подчеркнуть собственную значимость.