Банда 2 - [16]

Так думал Пафнутьев, растравляя в себе обиду, наслаждаясь своим не очень сильным горем, упиваясь легкой тоской по этой женщине. И кончались подобные его мысли чаще всего тем, что он хмуро и сосредоточенно набирал телефонный номер Тани.

— Не помешал? — спрашивал он напряженным голосом, и Таня сразу все понимала — его настроение, состояние, надежду.

— Паша, ты себя переоцениваешь... Ничему помешать ты просто не можешь.

— Так уж и ничему?

— Да, Паша, да.

— Боюсь, ты меня недооцениваешь.

— Хочешь сказать, что я ошибаюсь?

— Ошибаешься.

— И готов доказать?

— Готов.

— Что же тебе мешает сделать это? — улыбалась Таня в трубку.

— Ты еще поговори у меня, — ворчал Пафнутьев, и посрамленный, ехал к Тане, заглядывая по пути в один-второй коммерческие киоски, которые как-то незаметно и неотвратимо выросли вдоль улиц, вокруг трамвайных остановок, во дворе прокуратуры, и даже в самом здании прокуратуры, правда, с внешней стороны, с торца.

* * *

В больницу Пафнутьев приехал через полчаса после телефонного разговора с хирургом. С интересом оглядываясь по сторонам, прошел по длинному сумрачному коридору, вдыхая острые больничные запахи, поднялся по холодной бетонной лестнице на второй этаж. Когда сестра спросила его, кого ищет, к кому пришел, Пафнутьев лишь приложил палец к губам — тише, мол, могут услышать. И сестра этим вполне удовлетворилась, тут же отправившись по своим делам. Подойдя к ординаторской, он вкрадчиво заглянул в дверь, неслышно приблизился к загородке. Отодвинув простыню в сторону, он увидел Овсова, сидящего к нему спиной. Но самое интересное было то, что по седому затылку хирурга медленно и как-то раздумчиво скользила девичья ладошка.

— Руки вверх! — сказал Пафнутьев, входя. — Вас это не касается, — сказал он девушке, когда та испуганно отдернула руку от головы Овсова. — Положите ладошку туда, где она и была, иначе он не простит моего появления.

Девушка стрельнула глазами и, не проронив ни слова, вышла.

— Обиделась? — спросил Пафнутьев.

— Простит, — Овсов поднялся, пожал гостю руку, похлопал по спине.

— Ну ты. Овес, даешь! — Пафнутьев восторженно покрутил головой. — Чем же ты взял ее?

— Она меня, Паша, — Овсов виновато поморгал глазами. — Сам бы не осмелился.

— Чем, Овес?

— Чем берут в таких случаях... Молодость, красота, непосредственность... А остальное у меня самого есть. Выпить хочешь?

— Во времена настали! Куда ни придешь, везде спрашивают, не хочу ли я выпить! Не могу же я постоянно признаваться, что хочу... Прямо, не знаю, что и ответить...

— Поэтому ты признаешься в этом только давним друзьям, — улыбнулся Овсов и рука его потянулась к тумбочке стола. — Ты заметил, что административные взлеты разрушают дружеские связи, а? Толпы подчиненных заменяют нам друзей, а?

— Ложный вывод, — твердо сказал Пафнутьев, усаживаясь на кушетку. — Совершенно ложный, безнравственный вывод.

— Тогда ладно, — кивнул Овсов. — Как поживает наш лучший друг Халандовский? Жив ли, здоров ли, как прежде мудр и печален?

— В основном, печален.

— Что так? — Овсов нащупал наконец в глубине тумбочки то, что искал и вынул какую-то диковинную бутылку с ярко-синей жидкостью.

— Ты что?! — ужаснулся Пафнутьев. — Неужто стеклоочистителем балуешься?

— Ты, Паша, каким был, таким и остался — темным и невежественным. По нынешним временам это самый ценный напиток и дарят его только выдающимся мастерам своего дела, хирургам в основном, — Овсов безжалостно свинтил с бутылки роскошную пробку тоже синего цвета. — Смотри! — и он поставил бутылку на стол, повернув этикеткой к гостю. На этикетке были изображены море, пальмы, а на берегу не то красотки, не то обезьяны. — Райское наслаждение, как утверждает реклама, — и он бестрепетно разлил жутковатый напиток в две чашки с отколотыми ручками. — Принесли вот какую-то бурду... Начал искать на этикетке крепость, но кроме голых негритянок ни фига не нашел... Так что печалит Халандовского?

— Флажкуют его, а за что не пойму.

— Друзья у него чреватые, — Овсов протянул гостю чашку с синей жидкостью.

— Может быть, может быть, — Пафнутьев быстро глянул на Овсова, кажется, впервые задумавшись о таком объяснении халандовских неприятностей, — он осторожно понюхал напиток, опасливо посмотрел на Овсова, который, опустошив свою чашку, уже поставил ее на стол.

— Мне приходилось и зеленое пить из таких бутылок, и красное, и черное... Не поверишь, однажды даже молочное. Не наши это спортивные цвета, ох, не наши.

— Зачем берешь?

— Дают — бери, бьют — беги. Понимаешь, благодарные клиенты не видят другой возможности отблагодарить врача. Просто зайти и сказать спасибо... Безнравственно это и как-то по-жлобски. Да, честно говоря, я и сам на их месте поступал бы так же... Я тоже не вижу другой возможности отблагодарить меня за усердие, — Овсов плеснул в чашки еще немного вина и спрятал бутылку в тумбочку. — Чем хорош такой напиток... Кто зайдет — ни за что не поверит, что поддаем. Подумает, микстура какая-нибудь... Ну да ладно... Есть у меня, Паша, клиент...

— Вот-вот, пора уже и о нем.

— Слушай... Поступил он к нам уже больше трех месяцев назад в виде совершенно непотребном. Гора мяса и костей. Провозился я с ним часов десять, не меньше. Что мог — вправил, вшил, подтянул, удлинил, сколотил... Сейчас у этого человека вид более или менее нормальный.. Ноги — там, где им положено быть...