Bambini di Praga 1947 - [55]

— Да нет, — отозвался служитель. — Она засела в пояснице, как если бы туда гвоздь воткнули!

— Это хорошо, это просто отлично! — возликовал парикмахер, потирая руки. — Значит, у вас обыкновенное люмбаго. Оно разыгрывается из-за крохотной капельки крови, которая попадает в мышцу. Наверху вам пропишут уколы или дадут мазь — и через пять дней вы опять будете молодцом! Молодцом!

Он радовался и продолжал делать свое дело — брить мертвецов. А закончив, вымыл руки и окинул трупы критическим взглядом.

— Мда, нынче пришлось повозиться… нежная кожа, жесткая щетина. Слушайте, а правда, в этом номере третьем все у них как-то очень быстро растет?

— Такая уж комната, — потер нос служитель. — Зато в двух других они лучше гнутся. Но эти оба — даруй им Господь вечный рай… если такой вообще есть — ну, и типы же они были. Что этот, — он постучал по крышке одного гроба, — что тот, — и он постучал по крышке второго. — Первый сказался солистом оперетты, но когда заведующий позвонил в ихний профсоюз, узнать, придет ли кто на похороны, так ему ответили, что никакого такого солиста не было. То есть что был один, которого звали так же, но пел он только в хоре. А ведь после него остался целый альбом фотографий, и все сплошь главные роли… небось наряжался в мундиры и фраки и так снимался. Я положил этот альбом ему в гроб. Неужто кто-нибудь упрекнет меня за это?

— Это что-то! — воздел на лоб очки парикмахер. — Я прямо не могу! Куда же это катится человечество, я вас спрашиваю?!

— И не говорите! Посмотришь этак вот вокруг — и повсюду встречаешь людей, которые путают себя нынешних с теми, кем бы они хотели быть, — ответил служитель.

Парикмахер укладывал в чемоданчик свои бритвы и ножницы.

— Вполне вероятно, — ответил он, — но человечество обязано сопротивляться. Иначе потом все окончательно запутается и никто не получит по заслугам… А как насчет второго? — И он указал подбородком на другой гроб.

— У него тоже рыльце в пушку. В союзе журналистов сказали, что человек с таким именем действительно печатался в газетах, но писал он только про карманников да сломанные ноги. А ведь под подушкой у него лежал альбом, полный газетных вырезок — и не заметочки там какие-нибудь, а огромнейшие статьи. Да такие остроумные, что я их даже домой прихватил…

— Осторожнее! — И парикмахер с ученым видом поднял палец. — Туберкулез весьма заразен! Значит, выходит, я брил сегодня двоих обманщиков!

— Что есть, то есть.

— Обманщиков! — повторил парикмахер и захлопнул за собой дверь мертвецкой.

Он шагал по коридору больницы, и полы его белого халата развевались. Возле окна сидел молодой человек с вытянутой вперед ногой и костылем. В коридоре никого больше не было, и парикмахер подошел и коснулся загипсованного колена.

— Fraktura patelae?[5] — спросил он.

— Да, пан доктор, на мотоцикле.

— Да вы сидите, сидите. Уже получше, верно? На перевязку?

— Да, пан доктор.

— Главное, чтобы связки не пострадали. Нога отекает?

— Больше нет, пан доктор…

— Отлично! Что ж, поднимайтесь наверх, вас там ждут… — парикмахер помахал юноше рукой и быстро пошел со своим чемоданчиком по коридору, слыша, как пациент кричит ему вслед:

— Спасибо, пан доктор!

Кафе «Мир»

По стеклянной стене кафе сбегали серебристые струйки вечернего дождя, по городской площади шагало несколько пешеходов, наклонившись вперед и прикрываясь шляпой или зонтиком.

А из банкетного зала на втором этаже в кафе проникали веселая музыка и гомон, прерываемый безудержным смехом. Буфетчица налила до половины пивные кружки и, пока отстаивалась пена, вышла в туалет.

Открыв дверь, она увидела в метре от пола дырчатые туфли, затем ноги, торчащие из желто-красной клетчатой юбки, и наконец жакет с безвольно опущенными руками и склоненной к лацкану головой.

Девушка, повесившаяся на поясе от плаща на ручке маленького окошка под потолком.

— Ну-ну, — сказала буфетчица, потом принесла стремянку, одна из продавщиц приподняла удавленницу, и буфетчица длинным колбасным ножом перерезала пояс. Взвалив тело девушки себе на плечи, она отнесла его в нишу позади буфетной стойки, положила на стол для грязных кружек и чуть ослабила петлю.

После чего подняла глаза.

За стеклянной стеной кафе стоял под дождем мужчина и пялился на стол для грязных кружек.

Буфетчица задернула ситцевую занавеску.

Потом приехала карета «скорой помощи».

Молодой врач вбежал в кафе, а двое санитаров принялись вытаскивать из машины носилки. Врач приложил ухо к груди девушки, взял ее за запястье — и, раздвинув ситец, руками показал санитарам, чтобы те внутрь не заходили.

— Мы здесь уже не нужны, — сказал он.

— А нам что с ней делать? — спросила буфетчица.

— Приедут патологоанатомы, — ответил врач.

— Поскорее бы, мы тут как-никак едой торгуем и напитками.

— Так закройте ненадолго ваше заведение! — бросил доктор, выбежал под дождь, и карета «скорой помощи» с воем рванула с места.

А из банкетного зала на втором этаже в кафе проникали веселая музыка и гомон, прерываемый безудержным смехом. Перед прозрачной стеной кафе собралось несколько зевак, которые прижимали к стеклу ладони, белые и неестественно большие, а над ними блестели любопытные глаза.