Балтийское небо - [16]

— Вот ваш самолет, — сказал Серов.

Техник самолета вытянулся перед Луниным и козырнул.

— Всё в порядке, товарищ майор, — сказал он. — Костыль исправлен, шесть пробоин ликвидированы.

На фюзеляже и на плоскостях тщательно наложенными заплатками были запечатлены все бои Никритина и его последний бой, когда он, умирая, привел самолет на аэродром. Много раз раненная машина оказалась долговечней своего хозяина.

Лунин надел шлем, сел в кабину, застегнул ремни, запустил мотор. Теперь он чувствовал себя совсем спокойным. Он волновался пять минут назад, когда все они, невыспавшиеся, ежась от предутреннего холодка, стояли в землянке командного пункта и Рассохин, озаренный тусклым, желтым светом керосиновой лампы, говорил им, что немцы сегодня ударят по кораблям и что удар они нанесут с юго-запада. Тогда даже в их собственных тенях, падавших на стены, странных и огромных, было что-то тревожное. Но шум мотора сразу успокоил Лунина. Лунин привык к этому шуму за много лет, этот шум издавна приводил его нервы в порядок.

Быстро светлело, и было уже видно, как дрожала трава от ветра, поднятого пропеллером Рассохина. Самолет Рассохина разбежался и взлетел, и вслед за ним ушел в воздух Байсеитов. Они пошли на круг над аэродромом, когда взлетели Кабанков и Чепелкин. Пора! Лунин взлетел, и сразу за елками блеснуло море.

Обернувшись, Лунин увидел прямо за собой самолет Серова, уже в воздухе. Рассохин, набирая высоту, шел к морю. Они летели широким треугольником: впереди Рассохин с Байсеитовым, справа от них — Кабанков с Чепелкиным, слева — Лунин с Серовым. Пересекли береговую черту. Вода светлела под ними, отражая светлеющее небо.

Ленинград был слева, на востоке, огромный, пересеченный Невой, сейчас почти неразличимый, потому что там поднималось солнце и смотреть туда было невозможно. Справа, на длинном, узком, плоском острове, лежал Кронштадт, весь в заводских трубах и подъемных кранах, между которыми возвышался собор, похожий на пасхальный кулич. Впереди, на южном лесистом берегу, белели низенькие здания Петергофа и Ораниенбаума. Этот клочок Финского залива в двадцать пять километров шириной, расположенный между Ленинградом и Кронштадтом, самый восточный выступ Балтики, называется Маркизовой лужей. Всё Балтийское море, кроме этой Маркизовой лужи, было уже захвачено немцами и финнами. Здесь, в Маркизовой луже, в южной ее части, между Кронштадтом и Петергофом, стоял теперь весь наш Балтийский флот.

Лунин хорошо видел корабли. Они были неподвижны, но башни их двигались, поворачивая стволы орудий. Корабли вели огонь. Все их орудия были повернуты на юг и юго-запад.

Но как раз то, что происходило там, на юго-западе, рассмотреть было невозможно. Огромная туча, серо-лиловая, неподвижно висела над всем южным берегом. Она доползла до береговой черты и застыла, словно какая-то невидимая стена преградила ей путь. Что скрыто под ней, отгадать было трудно. Лунин видел только самый берег, но на берегу не было ничего любопытного, и снаряды корабельной артиллерии разрывались где-то далеко за берегом.

Рассохин довел эскадрилью до тучи и пошел вдоль нее влево, на восток. Справа от Лунина, как горный хребет, вздымались исполинские клубы пара, медленно движущиеся, с глубокими пещерами, полными то лиловым, то перламутровым светом. Дойдя вдоль тучи почти до Ленинградского порта, Рассохин снова повернул на север. Они опять пересекли Маркизову лужу против устья Невы — и пошли вдоль северного берега на запад. Возле Лисьего Носа — длинного лесистого мыса, вдавшегося в море по направлению к Кронштадту, — снова повернули на юг и опять пошли прямо к туче.

Она росла перед ними, по мере того как они к ней приближались, словно горная гряда, непроницаемая, но колышущаяся и живая, как первобытная магма. И вдруг Лунин увидел, как из нее стали вываливаться немецкие самолеты.

Они высыпались из клубов пара пачками по восемь, двенадцать, пятнадцать штук в разных концах и на разных высотах.

Сначала их было всего два-три десятка, черных, длинных, довольно медлительных, но они продолжали вываливаться из тучи, как осы из гнезда, пачка за пачкой, и скоро весь край неба от юго-востока до юго-запада был полон ими. Стягиваясь в группы, строясь и перестраиваясь, они двигались к флоту.

Лунин повернул голову и увидел всю эскадрилью Рассохина. Шесть маленьких самолетиков.

Стиснув ручку, Лунин глядел на самолет Рассохина. Что сделает Рассохин? Он вспомнил голос Рассохина, который говорил: «Не связывайтесь с отдельными „Юнкерсами!“». А с таким множеством он не станет связываться и подавно. Да, действительно, где уж тут связываться! Вот Рассохин стал слегка заворачивать, менять курс. Сейчас он круто завернет и поведет их на аэродром.

Но Рассохин не повернул. Нацелившись в самую середину вывалившейся из тучи армады, он понесся вперед.

И Лунина, потрясенного, похолодевшего, вдруг охватил необъяснимый восторг. Он видел, как Байсеитов, Кабанков и Чепелкин, увеличивая скорость, понеслись за Рассохиным. Он тоже довел скорость до предела. И обернулся. Серов шел за ним, не меняя дистанции. Вшестером шли они навстречу бомбардировщикам, захватившим уже полнеба от горизонта до горизонта.