Бальтазар Косса - [15]

Только усвоив все это, только осознав решительную невозможность любого протеста против ее действий, можно понять и должным образом оценить дерзость Коссы, восставшего против этой безжалостной тирании. Пусть еще до испанских ужасов! Пусть в единственном случае! Пусть своей будущей возлюбленной ради! Расскажите мне о человеке, который где-нибудь году в 1933–1934-м взял штурмом «Кресты», освобождая свою возлюбленную, – ого! Не было, и быть не могло! (И весь ужас в том и заключался, что быть не могло!) А ведь инквизиторы, творившие зло во имя церкви и под сенью креста, были, уже поэтому, могущественнее наших чекистов, опиравшихся, как-никак, на «безбожную» власть, почему и не могли все-таки распоряжаться еще и загробными муками!

А меж тем мельком увиденный Коссою кабинет незнакомки не оставлял сомнений в ее тайной профессии, за которую полагалось одно – пытки, с выламы ванием рук и ног, и последующая смерть на костре.

Все-таки Италия была не Испания. Здесь не было реконкисты, не было могущественной борьбы вер (об арианской ереси давно позабыли!), и потому инквизиция воспринималась всеми как безусловное зло, что очень помогло Коссе в его затее.

Кстати, первым утвердил суды над чародеями и еретиками, с пытками и смертною казнью, папа Иоанн XXII менее, чем за сто лет до описываемых событий, в 1317-м году. То есть прежние вольные времена в 1380-х еще помнились старшим поколением. И еще одно любопытное замечание делает Парадисис в примечаниях к своей книге. Именно гонения, именно папские буллы и суд инквизиции своеобразно «возвысили» колдовство и магию, к которым с тех пор стали относиться с большей серьезностью, веруя в безусловную силу колдовских заклинаний.

VII

Бальтазар, крадучись, выбирался из дома неведомой красавицы-чародейки, еще не зная, в какую бездну подвигов, бед и безумств втянут он, начиная с того часа, как вонзил кинжал в горло Ладзаро Бенвенутти, и совершенно случайно попал в этот потаенный дворец.

Возможно, полагает Парадисис, именно то, что воспоследовало вскоре, и заставило католическую церковь отречься от этого своего сына и вычеркнуть Иоанна XXIII из списка римских первосвященников. Возможно. Но – не ведаем!

Светало. Мелодично запевали колокола. Вырезная жесть недвижных пиний уже яснела в воздухе, и небо, завернувшись в облачный плащ, вновь, как и каждое утро, отделилось от оставленной им земли, кинув мельтешению корыстных страстей и воль упрямо не желающее понять Великой заповеди Спасителя человечества.

Бальтазар поднял голову. Ноги сами привели его ко дворцу старой подруги, Имы Давероне.

Начинался второй (и пока еще не главный) акт драмы, растянувшийся впоследствии на всю последующую жизнь Коссы.

Пели колокола. И как расцвела улыбкою, как вся потянулась к нему Има Давероне, недавно пережившая горечь смерти последнего из своих родителей, престарелого отца, задолго до того (сразу после смерти супруги) ушедшего в доминиканский монастырь. Девушка осталась одна, но все же отец, и ставши монахом, был, находился где-то. От него и о нем временем до нее доходили вести. Его чуткая рука обеспечила ее богатство, доходы от вилл и дворцов, от сукновален и мельниц, от виноградника и торгового корабля. Все это сделал отец, надежно обеспечив ее богатство от притязаний дальней родни. И вот его не стало. И Има осталась одна. Совсем одна! И вдруг, точно луч солнца в ненастный день, у ее постели Бальтазар Косса!

Но взгляд Бальтазара был хмур и глядел он не на нее, а куда-то инуду, и он совсем не собирался залезть к ней в постель, чего втайне ждала она в первый миг, узревши Бальтазара. Она расстроилась (не то слово! Едва не впала в отчаянье!). Но переломила себя и тут. Перевязанная рука Коссы привлекла ее внимание. Бальтазар не стал ничего скрывать. Присев на край постели и рассеянно кладя в рот твердые черно-сизые виноградины, он рассказал все: и о двух нападениях убийцы, и о наказании предателя Ладзаро, и о том, как он, спасаясь, попал в дом неведомой красавицы.

Има робко мяла ворот ночной рубахи, стягивая его все туже и опуская голову. «Значит и верно! Буду ему другом, раз не суждено быть возлюбленной», – думала она.

– Я понимаю, Бальтазар, зачем ты пришел… Ты хочешь знать, кто эта девушка? – с горькой улыбкой вопросила она. – Ты и Сандру уже готов забыть! – не удержалась она от мимолетной женской укоризны (бедная Има, она успела уже полюбить эту замарашку, простонародную подружку своего Бальтазара). – Ладно! Ложись пока вот тут, в мою постель! Сейчас тебе принесут поесть, а потом усни, ты ведь не спал две ночи! Когда проснешься, я буду знать все. Мне, кажется… Нет, лучше сперва узнаю! Ешь и спи! Я разбужу тебя!

Бальтазар и сам мог бы вспомнить, порывшись в памяти, что когда он еще встречался с Имой, та рассказывала ему о своей подруге, Яндре делла Скала, как и она, Има, приехавшей в Болонью из Вероны.

В Вероне Яндра была самой богатой наследницей. Ее отец, Бартоломео, любимый народом, и дедушка были правителями Вероны, так же, как и ее прадеды. Но отца убил родной брат, Антонио делла Скала, нынешний правитель Вероны, и семнадцатилетняя Яндра в 1381-м году, то есть четыре года назад, была вынуждена бежать, чтобы спастись от дяди.