Баллада о Георге Хениге - [26]

— Но я же не умею делать скрипки!

— Не беда... может научиться. Может твой син делать скрипки. Или его син. Стари инструмент это, нигде больше не найти. Знай это добро и храни.

— Буду беречь, не сомневайся!

— Видел... все видел, — засмеялся старик. — Приходи вечер, Хениг говорить с тебе.

— Лучше возьми меня с собой!

— Ай! Глюпости! Молоди еще, инфант. Когда постареет, станет цар, вспомнит деда Хенига.

— А ты придешь тогда за мной?

— Может... приду, если не забил стари Хениг.

— Я тебя не забуду никогда. Возьмем и маму с папой.

— Когда очень стари, как я. Сначала стань велики цар, учися много.

— Будем все жить в одном большом доме, да? — мечтал я.

— Большой дом, очень, место для всех есть.

— И бог будет нас кормить?

— Не знаю... может кормить, может забил. Сами себя кормить будем.

— Но ведь ты же сказал, что он никогда ничего не забывает.

— Сказал стари, глюпи. Когда увидит бог, больше узнает. Придет, скажу тебе. Храни инструмент, никому не говори.

— Буду беречь, обещаю. Никому не отдам!

— Много тебе благодарен стари Хениг. Просим, помни!

И вдруг несчастья обрушились на нашу голову. Однажды утром, когда я, оставив Георгу Хенигу завтрак, уже собирался идти в школу. раздался звонок. Я открыл. Двое мужчин и молодая женщина, моложе моей матери, стояли, улыбаясь.

— Здравствуй, мальчик! Как тебя зовут?

— Виктор.

— Ты не знаешь, Виктор, где живет столяр Георг Хениг?

— Здесь. Только он не столяр, а скрипичный мастер. Это Вангел столяр.

— О! — пришла в восторг женщина. — Можно войти?

Я проводил их в комнату Хенига. Он, как обычно, сидел, уставившись в стену.

Едва они переступили порог, женщина зажала нос платочком.

— Действительно... ужас! — послышался ее голос из-под платочка.

— Нечеловеческие условия, — согласился один из мужчин.

— Бай Георгий, добрый день, — произнес другой, — мы из санитарной инспекции.

— Добри ден, — старик посмотрел на них своими белыми глазами.

— Сколько тебе лет?

— Девяноста. Стари.

— И давно ты живешь здесь?

— У дедушки Георгия, — вмешался я в разговор, — есть паспорт.

— Ах, паспорт. Это ваш внук?

— Не внук, а мой друг.

— Да, я друг, — гордо заявил я, — и мой отец тоже.

— Почему ты так говоришь, мальчик? — любезным тоном спросила женщина.

— Я друг! — твердил я.

— Хорошо, хорошо, а родственники у вас есть?

— Нет, умерли.

— Дедушка Георгий, понимаешь ли ты, что в таких условиях жить нельзя? — участливо спросила женщина. — Даже собаку держать нельзя.

— Собака была у соседей, — сказал я. — Но ее больше нет. Тут живет только дедушка Георгий.

— Ах, — сказала женщина, — это помещение необходимо отремонтировать. Как вы считаете, — обратилась она к мужчинам, — нуждается эта комната в ремонте?

— Я этими вопросами не занимаюсь, — медленно и важно ответил один из них. — По этому вопросу следует проконсультироваться с товарищем Петровым из отдела ремонта и жилищного благоустройства. Но, по-моему, все ясно и без консультации. Дом пора сносить, а на его месте новый строить. Отремонтировать его вообще невозможно.

— Ну, дедушка Георгий, — ласково заговорила женщина, — что скажешь? Хочешь, чтобы мы помогли тебе переселиться в дом престарелых, поскольку родных у тебя нет?

— Не пойду. — Георг Хениг тяжело вздохнул. — Есть работа. Потом сам уйду.

— Хорошо, хорошо. Мы придем еще раз. Но ты должен написать заявление, что просишь поселить тебя в доме престарелых. Ты писать-то можешь?

— Оставь мне в покое!

Они ушли недовольные.

— Сукин сын! — кричал отец. — Изверг, подлец! Он его со света сживает. Дом престарелых! Надо же!.. Хочет забрать себе дыру, где живет старик!

— Дедушка Георгий! — убеждал отец на следующий день старика. — Никто не может выгнать тебя отсюда. Понимаешь? Запомни хорошенько: только не подписывай никаких бумаг. Что бы тебе ни говорили и ни обещали, не подписывай. Запомнил?

— Не подписывай, — кивнул Георг Хениг, — просим, Марин, подожди! Слушал, что ти сказал.

— Спокойно! Ах, негодяй... — Отец ударял кулаком по стене, за которой жил Рыжий.

Через несколько дней явилась другая комиссия. Они представились: из отдела социального обеспечения. С ними был врач, который осмотрел дедушку Георгия, хотя тот долго противился. Но в конце концов разделся. И врач, недовольно хмыкая и хмурясь, выслушал его.

— Да-а-а. Состояние плохое. Очень плохое. Кто за тобой ухаживает?

— Мастер Марин.

— Кто он тебе? Родственник?

— Друг. Добри человек.

— Сколько получаешь пенсии?

— Осумнадцать лева...

— Слышите? — обратился врач к остальным. — Да он просто нищий! Его надо отправить в дом престарелых. Разве можно бросать человека на произвол судьбы?

Они соглашались, кивали головами и смотрели на Георга Хенига с сожалением — так смотрят на больное животное.

Отец тем временем пытался что-то сделать, ходил по учреждениям. В отделе жилищного строительства ему сказали, что уже принято решение о сносе дома, в котором Георг Хениг живет, и строительстве на этом месте нового. Но поселить старика где-нибудь временно нет возможности.

— Поймите, — говорил служащий отдела, — у него нет никаких документов, подтверждающих, что он имеет право на занимаемую жилую площадь. Мы не можем его никуда переселить... Тем более, что рядом в одной комнате проживает семья. Поставьте себя на их место. А старик, пока дом будет строиться, скорее всего...