Баллада о дипкурьерах - [9]

— Немец гуляет, — обернулся ямщик. — Тыловые крысы, отседова до Погорельцев недалече.

Проехали ещё сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, но она оказалась всё же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:

— Стой, окаянная! Господи, благослови!

Один солдат схватил лошадь за уздцы, второй — воротник поднят, наушники шапки-картуза опущены — спросил по-немецки, кто такие, куда направляются.

Урасов развёл руками:

— Не понимаем.

Тогда немец спросил по-русски:

— Кто есть? Рапорт!

— Деревенские, домой пробираемся.

«Вроде бы трезвые», — с сожалением отметил про себя Владимир. Немец будто и не слышал ответа, крикнул:

— Разведка? Большевики? — обернулся к своим, — Позовите сержанта.

Урасов немного знал немецкий (в шоморском лагере военнопленных было и венгерское и австрийское начальство), но не подал вида, достал бутылку самогона:

— К рождеству домой едем. Угощайтесь!

Солдат взял бутылку, однако тут же стал тыкать штыком в солому. Появился сержант. Он совсем хорошо говорил по-русски.

Сразу потребовал документы. Дело принимало серьёзный оборот. Урасов протянул справку, заранее заготовленную для такого случая.

— Пленный? Солдат?

— Был солдат, теперь мирный.

— Ты воевал против наших союзников — австровенгерской армии. Теперь будешь наш пленный.

— Не дури, ваше благородие. («Чёрт с ними, пусть будет «вашим благородием».)

— Ты дерзкий или смелый?

— Такой, как есть.

— Большевики?

Владимир и Лайош ответили, как уславливались. Урасов сказал: «Крестьянин», а Немети, забыв это трудное слово, произнёс: «Земляк».

Сержант указал на Немети:

— Татарин?

— Вотяк, ваше благородие.

— Что такое вотяк?

— Вотяки живут далеко на севере.

— Там тоже большевики?

— Нет, там очень холодно. Даже большевики не выдерживают.

Немец рассмеялся.

Только теперь Владимир заметил, что сержант был навеселе. Его взгляд упал на бутылку, которую держал солдат.

— Шнапс. Для вас, ваше благородие, — сказал Урасов.

Сержант понюхал:

— Прима!

В этот момент произошло то, что сразу изменило ситуацию: кто-то в стороне крикнул, что прибыли рождественские посылки. Теперь немцам было не до задержанных. Более того, они повалились на сани и приказали ямщику: «Вези!» Так и въехали в Погорельцы. Совсем развеселившийся сержант орал прямо в ухо Владимиру:

О Tannenbaum, о Tannenbaum!

Wie grьn sind deine Zweige![1]

В селе немцы соскочили на ходу и побежали к какому-то дому. Ямщик хотел остановиться, но Урасов зашипел на него:

— Дурень, гони дальше!

Миновали деревню. Это был последний населённый пункт перед окопами немцев. Здесь удалось вырваться. А как там, впереди? Перепуганный ямщик сказал:

— Может, возвернуться нам в Барановичи? Ей-бо!

— Возвращаться поздно. Второй раз живыми не выпустят. Погоняй!

— Господи, помоги! — перекрестился мужик и ударил лошадь.

Вскоре Немети, сидевший лицом вперёд, толкнул Урасова локтем:

— Володька, достань вторую бутылку.

Острый взгляд Лайоша первым заметил четыре фигуры. Да, здесь уже была передовая линия окопов. И солдаты, подошедшие к саням, были в касках. Они приплясывали, взбивая сапогами снег.

— Вайнахтен, вайнахтен!

Владимира словно осенило: он сразу протянул бутылку самогона и запел только что услышанное от сержанта:

О танненбаум, о танненбаум!

Во грюн зинд дайне цвайге!

Солдаты тут же подхватили рождественскую песенку и тут же, прямо из горлышка, глотнули ядрёного самогона, забившего дыхание. Отдышавшись, один из солдат показал рукой на восток:

— Туда? Давай, давай!

Ямщик тут же рванул сани.

— Ну, пронесло! — облегчённо вздохнул Владимир. — Слава богу!

— И самогону, — добавил Лайош с улыбкой.

Серая темнота окутала всё. Ямщик всё ещё торопил, погонял лошадь, а потом, убедившись, что опасность действительно миновала, поехал тише, время от времени останавливался, проверял дорогу. Владимир тоже не раз слезал, качал головой;

— Слабая дорога, давно тут никто не пробирался.

Мороз крепчал. Владимир и Немеги тесней прижимались друг к другу.

Вскоре дорога совсем потерялась, пробирались наугад. Вдруг попали в какую-то канаву, сани упёрлись во что-то. Взяли левее — ни с места, потом правее. Раздался треск. Ямщик густо выругался.

— Оглобля полетела! Теперь пеши итить до деревни.

Кое-как связали оглоблю верёвками. Лошадь потащила пустые сани, следом пошли все трое.

Увязали в снегу, снег облепил ноги до колен. Лёгкие пальто насквозь продувал ветер. Холодно!

Ямщику же было даже жарко: тёплый тулуп, валенки!

Друзья старались ускорить шаг, но за ними не поспевал ямщик с лошадью («сани совсем оторвутся»), приходилось, пробежав вперёд, снова возвращаться.

ВСТРЕЧА НА ПОСИДЕЛКАХ

Деревня показалась неожиданно. Владимир и Немети прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, всё заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва— едва просвечивает. Постучали.

Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.

— Пустите малость обогреться.

— Заходите. У нас ноне людно.

В большой комнате вдоль стен на лавках сидели парни и девчата. В плошках горели лучины. Посиделки. Молодёжь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места. Две или три девушки сидели за прялками.