Баллада о дипкурьерах - [7]

Яцкович открыл, точнее, оторвал — так туго она подавалась — дверь в коридоре.

— Вот вам номер с одним окном и одной кроватью. Вы паны не толстые, обойдётесь. Тут и трое умещались.

— Сколько будет стоить?

Хозяин сделал неопределённый широкий жест:

— Потом об этом. Самовар? Ну, так скажу, чтоб поставили.

Дверь грузно закрылась. Осмотрелись. Маленькое окошко выходило на задворки, стёкла мутные от многолетней грязи. Окно оклеено газетными полосками. Форточки нет. На стенах бесчисленные следы раздавленных клопов. Покачали головами.

— Как-нибудь дня два-три потерпим.

— Два-три — это много. Постараемся управиться до завтра. Развязать бы только язык хозяину.

В этот момент рванулась дверь; Яцкович торжественно поставил на стол пол-литра самогона.

— Угощайтесь на здоровье. Самовар панам скоро подадут.

— Само-вар, само-гон, — пропел Немети: он отогревался.

Владимир вышел во двор. Хозяин садился в сани. Увидел Владимира:

— Пан что-нибудь хочет?

— Нет, просто так вышел, воздухом подышать, — и щёлкнул себя пальцем по подбородку, намекнув на самогон. Яцкович засмеялся, ударил коня кнутом.

Владимир и Лайош потолкались среди постояльцев, но, увы, ничего не узнали полезного для себя. Почти все заезжие были из окрестных сёл, где не было немцев. Владимир спросил было одного мужичка, приезжают ли крестьяне оттуда, с занятой немцами стороны, но мужичок замахал руками:

— Хорони боже! Там фронт, убьют.

«Надо браться за хозяина, — решил Владимир. — Он деньги любит. Как только услышал про самогон — сразу пустил нас».

Яцкович возвратился к сумеркам.

— А самогон-то у нас непочатый! — спохватился Владимир.

Самогон нужно вылить. А куда? В уборную!

— Чуток всё же выпьем, чтобы хоть дух был, — сказал Лайош. Он налил полный стакан мутноватой жидкости. Владимир увидел и рассмеялся:

— Многовато, с ног сшибёт. Это, брат, не виноградное вино, а самогонка. Злая, стерва. Ты разве не пробовал её, когда был у нас в плену?

— Не приходилось.

— Отливай обратно. Полстакана на двоих хватит.

Немети глотнул и закашлялся.

— Закусывай скорей салом.

Потом Владимир взял бутылку, пошёл в уборную и вылил самогон.

Заказали на ужин самовар. Принёс сам Яцкович. Бросил взгляд на бутылку: пустая.

— Водочка-то у вас, пан хозяин, балованная, слабая, — сказал Урасов. — Не знаем, брать в дорогу ещё бутылку или нет.

— Крепость как надо. Никто не обижался. И послушайте, если у меня не возьмёте — нигде больше не достанете.

Владимир слушал хозяина, а у самого голова шумела: самогон был злой! Да к тому же Урасов не употреблял спиртного — вот и ударило в голову.

— Ладно, возьмём и на дорогу.

— Правильно. Будете добрым словом вспоминать меня.

— Дорога дальше свободная?

— Поедете как я вам скажу. Если Яцкович что советует, то самое верное. Деньги на поезд есть?

— Хватит.

— Так вы берёте билет до самого конца — до Барановичей. Дальше поезд не повезёт вас даже за золото. Дальше — фронт. Что вы делаете? В Барановичах вы выходите на площадь. Там вы видите извозчика. Это Яшка. Он на меня похож. Когда-то он тоже жил в Бресте, нас часто путали. Я даже обижался: хозяин номеров всё-таки не чета какому-то извозчику. Этому Яшке вы говорите, что от Яцковича и что уплатите как полагается. Очень хорошо. И Яшка вас переправит через фронт. Как мама на руках перенесёт вас в самые Усевичи.

— Какие Усевичи?

— Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.

«Очень кстати. Усевичи. Запомнить надо», — подумал Владимир. Хмель у него уже прошёл, и он выспрашивал у Яцковича другие сведения. Когда идёт поезд на Барановичи, как достать билеты…

— Достать вам билеты? — Яцкович почесал заросший затылок.

— Рядиться не будем, — сказал Владимир.

На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.

В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в ещё более грязных — цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в огромных лаптях. У каждого было по тяжёлому мешку. Мужики молчали как сфинксы. Ожили они лишь тогда, когда Владимир достал бутылку и открыл пробку: запахло самогоном.

— Согреетесь, землячки?

Переглянулись.

— Не побрезгуем.

После самогона бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами, в сторону фронта.

— Дороги проезжие через фронт?

— Балковская — та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичевская, по ней можно. Наши там ездят, ночью. Стренется немец — откупишься от него.

— Чем же откупишься?

— Известно — кура, яйца, всякое другое.

— А самогон?

— Не берут. Не выдюживают пить его. Но, может, теперь возьмут.

— Почему «теперь»?

— Так ить завтра рождество начинается.

«Завтра? Значит, немцы гулять будут, легче пробираться через фронт. Пока нам везёт».

«НАМ БЫ ОБОГРЕТЬСЯ…»

В Барановичи прибыли, когда едва начинало смеркаться. Вышли вместе с тремя бородачами.

— Где же вокзал?

— Вона обгорелки торчат. Пожар был.

— Извозчики тут есть?

— Как не быть. За бараками.

Два барака заменяли вокзал. Но там были только немцы да железнодорожные служащие. Посторонних не пускали.

Владимир и Лайош, поёживаясь от мороза, пошли за бараки. Увидели двое саней. К ним торопились три бородача. «Неужели перехватят?»