Баламут - [10]

«Дождь, что ли, собирается? — подумал Олег, вытирая паклей вымазанные в солидоле пальцы. — Лучше пусть повременит, не портит мне настроение».

И он поглядел на небо — низкое, отволглое какое-то, из конца в конец словно бы обрызганное парным молоком.

В это время и подошел к Олегу Волобуев. Не здороваясь, не подавая руки, пробубнил, прикрывая рукой рот, из которого несло сивушным перегаром:

— Прицепляй плуг и в село тарахти. К усадьбе деда Лукшина. Знаешь Лукшина?.. Обтяпаем одно дельце старому и подадимся прямиком к Красному яру.

Деда Лукшина в Актушах знал и стар и млад. Тридцать лет трудился человек в колхозе. И даже сейчас, несмотря на свои шестьдесят, все еще не выпускал из рук топора.

— А чего у Петра Ильича стряслось? — спросил Олег, собираясь заводить трактор.

— Притарахтишь, узнаешь, — отмахнулся Волобуев, закуривая. Бригадир отводил в сторону свои заплывшие моргающие глазки, когда Олег смотрел ему в продырявленное рябинами лицо. — Мне вона Зорьку запрягают, я отчаливаю. Мы с предом вскорости тоже к Лукшину пожалуем. Так что поторапливайся!

И он затопал к стоявшей в стороне, на пригорке, конюшне. Эту конюшню, сказывали, построил в первые годы коллективизации Лукшин.

«Нашу избу тоже ставил Петр Ильич», — почему-то пришло в голову Олегу.

V

В селе горланили петухи. Они вначале будто стеснялись нарушить сонную тишь призадумавшегося утра, а потом не вытерпели и, перебивая друг друга, разорались вовсю.

Но Олег не слышал нестройного петушиного хора, уверенно ведя по главной улице Актушей красавец ЧТЗ. Он весь отдался другой музыке — веселому, сильному рокоту мощного мотора. И взирал на мир из своей кабины глазами счастливца.

Ленька Шитков, товарищ по восьмилетке, пыливший навстречу на голубом новеньком мопеде, окликнул Олега, намереваясь остановиться, но тот лишь помахал приветливо рукой.

«Недосуг! — говорил его взгляд. — Разве не видишь, какого коня взнуздал?»

Где-то в глубине души, не признаваясь, правда, себе, Олег завидовал удачливому другу, слесарившему в РТС. Посмотрите-ка на него, Леньку, и мопед себе уже приобрел, и шикарным кожаном обзавелся. Теперь Ленька вольная птица: опустятся сумерки, оседлает парень быстрый, как ветер, мопед и полетел, куда ему вздумается! Нет клуба на двадцать километров вокруг, где бы не побывал Ленька. Не зря к нему липнут девчонки. Такой оперативный кавалер ни одной не наскучит!

«Ну, да ладно, Плугарев, какой толк точить себе нервы? — подумал Олег и сплюнул в открытое оконце кабины. — Лето буду вкалывать, как дьявол, а осенью… Глядишь, осенью тоже заведу себе и мопед, и кожаную куртку в придачу с водительскими перчатками. Непременно куплю такие перчатки, у которых краги чуть ли не до локтей!»

Переключая скорости, Олег чертыхнулся вслух. И уже зло принялся выговаривать себе: «Не это все главное, бесшабашная головушка! Учиться тебе надо. Ведь тебе тут век жить! Трактор, комбайн… всю передовую технику назубок должен знать… Осенью в солдаты идти, буду проситься в танковые войска. Другие ребята и в армии учатся. А почему бы и мне… могу же и я в заочный техникум сельхозмеханизации поступить? Могу! Чем я хуже, скажем, Федьки Куприянова, который в Москву маханул… в академию имени Тимирязева? Или Пашку Емелина взять. Незаметным пацаненком в Актушах рос, а сейчас — гляди-ка ты — в Сибири дорогу строит. Недавно про Пашку в «Комсомолке» писали».

С широкой улицы, миновав сельский Совет и правление колхоза, разместившиеся под одной крышей в кирпичном вместительном здании, Олег свернул в затишный переулочек.

Прогромыхав по заросшему просвирником проулку до следующего угла, Олег остановил трактор у избы деда Лукшина — такой приметной своими резными оконными карнизами и наличниками. В палисаднике, под окнами, у Петра Ильича паслись лиловатые пухлые облачка.

«Эх, и сирень! А дух от нее — даже голова может закружиться!» — подивился Олег, выпрыгивая из кабины на землю. Он хотел было подойти к палисадничку и сорвать ветку сирени, но его окликнули:

— Малый, постой-ка!

Оглянулся Олег, а перед ним сам Лукшин — крепкий, широкий в костях старик с лешачьей гривой едва тронутых изморозью волос.

— Здравствуйте, Петр Ильич! — уважительно сказал Олег, миролюбиво улыбаясь. — Вот начальство прислало… чего тут у вас робить?

— А ты… мать твоя курица… ты не знаешь разве, зачем тебя прислали? — срывающимся до шепота голосом проговорил Лукшин, едва не задыхаясь от гнева.

Потрясая кулаками, он двинулся на очумелого Олега, все еще улыбающегося — теперь растерянно и глупо.

— Петр Ильич… да что с вами? — бормотал Олег, пятясь назад. — Меня Волобуев… говорит…

Старик харкнул Олегу под ноги, отвернулся. Заметив на крыльце стоявшего напротив пятистенника любопытную молодайку с полотенцем и миской в руках, он потерянно выдохнул:

— Самоуправство это… будь свидетельницей, Малаша!

— Нашли-таки душегубца, соседушко? — охотно запела та, — А Юрков-то… слышь, Юрков-то отказался. Наотрез отказался!

Вдруг она взмахнула полотенцем и скороговоркой добавила:

— Едуть. Сам с бригадиром!

Все еще ничего не понимая — решительно ничего, Олег устремил свой взгляд вдоль проулка: в эту сторону махнула полотенцем молодайка.