Бал-маскарад - [8]

Прошло три дня, прежде чем папе удалось убедить бабушку; возражения у нее иссякли, она уединилась и села сочинять письмо. Дядя Бенце вместо ответа явился из Цегледа сам, и тот субботний вечер был веселым и праздничным, самым веселым и праздничным из всех, какие помнила Кристи. Бабушка и обручальное кольцо получила, настоящее золотое колечко, и глаза у нее тоже стали золотистые – просветленные и сияющие радостью.

Если они поженятся на следующей неделе, тогда, значит, дядя Бенце не согласился все-таки ждать до лета, как просила бабушка. И правильно, зачем откладывать? Бабушке, наверное, неловко, что она уступает ему, она смущена и растерянна. Милая моя бабушка!

«Ты была всегда ко мне ужасно доброй, – думала Кристина, – а я тебя никак за это не отблагодарила. Моя благодарность была в том, что я все крепче цеплялась за тебя, заполняла твою жизнь собой, везде вставала у тебя на пути. Куда бы ты ни повернулась, везде была я, а я думала про себя, что это и есть любовь. Исключительно из привязанности я не давала тебе жить, и видишь, так-таки и отняла у тебя два прекрасных года: ведь дядя Бенце стал заговаривать с тобой о женитьбе, когда я была еще в шестом классе. Иди же, ты свободна! Никогда больше не буду я думать, что люблю кого-то, если делаю этого человека рабом, если подавляю его, становлюсь для него обузой.

Любовь окрыляет. Если любишь кого-то, дай ему крылья! Сама я не знала этого, но меня научили. И если мне удалось это, тогда, может быть, удастся и все, что я задумала».

На площади стояла кормушка для птиц, ее устроило звено Рэки; в сгущающихся сумерках проскользнули две птицы, одна уселась на верхушку выдолбленного корыта, другая устроилась у входа в искусственное гнездо и принялась клевать подвязанный на веревочке кусок сала. «Человек живет не только для себя!» – кричала тетя Луиза всякий раз, когда кто-нибудь мчался по коридору, чуть не сбивая с ног встречных. Они посмеивались над этой фразой, она вошла у них в поговорку. Сейчас эти слова вдруг приобрели смысл, отчетливый, до слез ясный смысл.

Кристи тряхнула головой, словно хотела прогнать мысли прочь. Это движение осталось у нее еще с детства, она всегда так делала, когда чувствовала, что не может больше ломать себе голову, – начинала ожесточенно трясти своими кудряшками, словно мысль была чем-то реальным, что можно вытряхнуть из головы, как какой-нибудь предмет. Она встала. Звякнул колоколец часовенки, затем зазвонили в приходской церкви на площади Орослан. Пять часов. Если она не поторопится, то опоздает.

III На балу. – Анико великолепна, но ей от этого не много радости. – Кисовка под маской

Каких-нибудь два-три дома отделяло ее от площади Орослан.

Дойдя до угла, она тотчас увидела, что в этот вечер из-за бала-маскарада даже площадь кажется иной: из дверей лавок выглядывали покупатели и продавцы, рассматривая ряженых, спешивших к школе. Тетя Ева сказала, чтобы все нарядились дома, а в школе только сняли пальто и надели маски: переодеваться в классах негде, да и не годится, слишком уж большая подымется суматоха.

В классе только обрадовались такому распоряжению: в школе ведь и речи не могло быть о том, чтобы подкрасить губы, тетя Луиза всегда все видит. Но дома в каждом туалетном столике найдется тюбик губной помады, и мамы, которые теперь что ни день забегали в класс за чем-нибудь – то буфет предложат организовать, то обсуждают, как столы накрыть, как зал оформить, – мамы стали покладистыми и сразу воодушевлялись, едва речь заходила о бале. Кристи всякий раз долго, внимательно присматривалась, когда на перемене мать какой-нибудь одноклассницы, постучав, заходила в класс, – она все смотрела, приглядывалась, что же это такое – «мама».

Все же очень это странно, если человек никогда – ни одной минутки не знал своей матери.

Хотя участники маскарада и нарядились дома, но, конечно же, костюмы большей частью были такие, что их не удавалось скрыть под зимними пальто, и прохожие, покупатели и продавцы очень веселились, глядя на странные фигуры, пробиравшиеся к школе. Из-под пальто и шубок выглядывали сверкающие тюлевые юбки, индийские сари: смешение будничных одеяний с карнавальными производило самое странное впечатление.

Когда Кристи подошла уже к подъезду школы, а площади остановилось такси – это в сопровождении мамы прибыла Анико. На Анико была меховая пелерина, очевидно тоже из прокатной, – не портить же впечатление от платья зимним пальто! Кринолин ее покачивался на ходу, мама косилась по сторонам: много ли зрителей? Их было много, а какой-то дяденька даже сказал: «Ух, красота!» Дяденька был старый, в потрепанной одежде; он с трудом тащил бидон. Анико даже не взглянула на него, хотя старичок восхитился ею вполне искренне.

Над входом развевались укрепленные на школьном гербе нити серпантина. На верхнем конце лестницы учитель Бицо регулировал движение, и это было в самом деле необходимо: столько народу стремилось наверх, что в дверях образовалась пробка.

Кристи видела не только учениц своей школы, но и чужих – и мальчиков и девочек. Из-за группы незнакомых ей улыбнулась вымазанная сажей Рэка, но пробраться друг к дружке им не удалось, слишком велика была толчея. Матери вели себя, пожалуй, еще менее дисциплинированно, чем их дети, каждая норовила пройти первой. Мальчики держались много лучше девочек, они просто расступились и, встав по обе стороны лестницы, словно почетный караул, встречали прибывающие маски. Пали Тимар, председатель совета дружины, поддерживал образцовый порядок.