Бал для убийцы - [23]

— Привет, Джейн.

Она вымученно улыбнулась:

— Здравствуй, Сева. Будь добр, вынь свой локоть из моей печени.

— Извини. — Бродников подвинулся, насколько это позволяло пространство. — Ты домой?

— Домой. А почему ты не на машине?

— «Поцеловался» с каким-то идиотом. Пришлось срочно отправляться в автосервис. Скажи, что за история с тобой приключилась? Нас вызывают к следователю… Точнее, не нас, а только Ритку с Келли. Что она натворила?

— Ничего. А у них самих ты узнать не можешь? Он покачал головой:

— Лика молчит, как Зоя Космодемьянская на допросе. У меня выборы на носу, Рита в истерике. Представь себе заголовок в газете: «Дочь кандидата в российский парламент подозревается…» В чем она, кстати, подозревается?

— Ни в чем, успокойся. Просто… Скажем, есть надежда, что она заметила того, кто поджег школьный музей.

— Ничего себе «надежда»! — фыркнул Сева.— А вдруг ее… Охранника-то ведь укокошили. — Он боязливо перекрестился.

— Найми телохранителя.

Какое-то время он, казалось, всерьез обдумывал данное предложение. Потом изрек:

— Ну, до этого, возможно, дело не дойдет… Но в каникулы она будет сидеть дома как привязанная. Как ты думаешь, не дать ли следователю на лапу, чтобы отстал?

— Я бы не советовала.

— Что, настолько крутой, честный и неподкупный?

— Крутые честными не бывают, — возразила Майя. Они выбрались из автобуса. Сева галантно взял ее под руку и даже попытался завести светскую беседу о погоде и видах на будущий урожай, однако Майя видела, что его мысли витали где-то далеко. И жгло огнем некое внутреннее беспокойство — он даже сдвинул шапку на затылок, вытирая вспотевший лоб.

— Мне кажется, что тебя больше волнуют выборы, чем Келли, — заметила Майя.

Он не обиделся.

— Одно вытекает из другого. Лика спит и видит себя на верховой прогулке в окрестностях Кейп-Генри. Мы были там в прошлом году. Отличное, скажу тебе, место: парковая зона с ухоженными лужайками и миленькие ресторанчики с рыбной кухней вдоль побережья… Правда, воспитанниц колледжа за территорию не пускают, но Келли об этом еще не известно.

Сева повернул голову и почти с ненавистью взглянул на афишную тумбу, полузанесенную снегом. Оттуда, с глянцевого плаката, смотрело его собственное изображение на фоне трехцветного стяга ядовитых колеров: рекламная улыбка, демонстрирующая удачно вставленные зубы, синие глаза и широкая грудь Добрыни Никитича (в жизни грудь была значительно уже, зато явственно намечался животик). Надпись на плакате гласила: «Интересы моих земляков — интересы России».

— Уж не Гоц ли, сволочь, меня подставляет? — сквозь зубы произнес кандидат.

— Гоц? — удивилась Майя. — Ты имеешь в виду школьного директора?

— Ну, — хмыкнул Бродников. — Метит на мое место и всячески гадит.

Это была новость. Фигура Василия Евгеньевича — Санта Клауса местного разлива — по определению отнюдь не зловещая, а скорее комичная, почти водевильная, обрастала мрачными деталями. Майя сделала попытку реабилитировать его:

— В таком случае убийство в школе для него гораздо опаснее, чем для тебя.

— Это смотря кто окажется крайним. — Он нерешительно помолчал. — Майечка, подумай сама: ситуация ведь достаточно ясная, к чему играть в Агату Кристи? Дискотека, пожар в никому не нужном музее…

— …Разбитый шприц под дверью, — поддакнула она. — У следователя сразу возникла версия…

Бродников будто споткнулся на ровном нескользком месте.

— Шприц? — пробормотал он. — Откуда тебе известно?

— Меня допрашивали, ты забыл?

Затаенная боль на миг исказила его черты — лицо уверенного в себе мужчины будто поплыло, но Сева тут же овладел собой (старая партийная школа, жизнь среди заклятых соратников и единомышленников).

— Все равно. Какой в этом может быть смысл? Смешно, ей-богу, — угрюмо произнес он. — И потом, я не верю в призрачного убийцу. И в тайну закрытых комнат тоже. Правда может лежать на поверхности.

— Ты считаешь, музей подожгла я?

— Я этого не говорил, — возразил великодушный друг детства. — Я думаю, ты просто физически не смогла бы.

— Еще как смогла бы! — Нужно быть честной до конца. — Ты же помнишь, я ходила в спортзал на Маршала Тухачевского…

Роман всегда встречал ее после тренировки: «Ты, Джейн, извини, но в кимоно по татами порхать — это одно дело, а улица — совсем другое. Случись что, кто тебя, дуреху, защитит?» — «Ой, уже не ты ли? У меня первый кю, к твоему сведению».

Первый кю, высшую ученическую ступень, она заработала потом и кровью, чем ужасно гордилась. Сэнсей Артур по-отечески обнял ее на выходе из додзе (на самом деле не совсем по-отечески: многоопытная ладонь как бы невзначай скользнула вдоль ее позвонков и опустилась гораздо ниже талии).

— Молодец, отлично справилась, — снизошел он до похвалы.

— Рада стараться, — промурлыкала она, освобождая волосы от налобной повязки (почему-то это зрелище заводило его с пол-оборота). Также она знала, что за этим последует: победный рев Артуровой «тойоты» (это заводило их обоих), вечерние улицы в неоновых отсветах, просторная квартира на проспекте Строителей — одна-единственная комната, но огромная, как самолетный ангар, и содержащая в себе минимум мебели…

Их отношения продолжались долго: два с лишним летних месяца, пока с Украины не прибыло Артурово семейство — законная супруга и двое ребятишек, которых Майя так и не увидела. Разбежались легко, как и встретились: ни взаимных упреков, ни скандала с мордобоем — словно ничего и не было… Ну, разве что две пары очков на тумбочке в изголовье кровати. Да еще звук бьющих друг о друга боккенов (деревянных мечей для занятий айкидо) — самый неповторимый звук в мире…