Бактриана - [19]

Джаст с увлечением, как и все окружающие, смотрел на это зрелище, по временам пронзительно выкрикивая: «Шамши» — «прекрасно».

Отдельные крики зрителей становились все громче, переходя в общий одобрительный гул, пока сразу не оборвался барабанный рокот и тысячи вращающихся человеческих волчков нс остановились одновременно. Туг они снова сомкнулись в ряды, прошли по внутреннему кругу стадиона и остановились в западной его части, построившись в квадрат.

Тогда, покрывая рев трубы буйным топотом копыт, на арену выбежали четыре жеребца золотистой масти, приподнимая с земли и подбрасывал коноводов, висевших на поводьях. Их выстроили в ряд. Несколько воинов-кафиров выдвинулись вперед, и они по очереди стали прыгать через лошадей, сомкнутых вместе.

Это был обычай, практиковавшийся когда-то у германских диких племен: готов, тевтонов, кимвров. Так они выбирали своих военачальников. Перепрыгнувший через наибольшее количество коней становился вождем.

Итак, в этой стране было два первоисточника человеческой культуры — санскрит — отец всех языков, и военный обычай, перешедший когда-то к самым разнообразным народам.

Но у германских племен самым великим оказался человек, перепрыгнувший через шесть лошадей, здесь же я увидел, как великан-кафир, по меньшей мере семи футов ростом, перескочил через восемь. На победителя возложили венок, и арена снова опустела.

На этот раз трубы зазвучали хором, загудели барабаны, запели флейты, и все зрители встали, приветствуя криками и жестами черные точки, появившиеся на горизонте. По- видимому, наступила самая интересная часть зрелища.

Показался мчащийся карьером отряд амазонок. Кроме сандалий с ремнями, бинтовавшими ногу до щиколотки, и короткой туники, на них были блестящие шлемы с рогами.

Итак, Александр Македонский, прозванный Двурогим, ты оставил по себе незабываемый двурогий след на главах женщин.

От Индийского океана до песков Средней Азии, от Персидского зализа до холмов Бухары, ты прозван Двурогим, и каждый, кто наденет на себя такой шлем, считается завоевавшим свое счастье.

Пыль из-под копыт, развевавшиеся из-под шлемов тяжелые пучки волос и блеск копий проносились мимо зрителей, приветствовавших амазонок. Они рассыпались и оцепили стадной кольцом. Тогда на арену медленными шагами, наклонив голову, украшенную великолепными громадными рогами, оглушенный криками, вышел большой белый бык.

Великое зрелище Кносского[69] ристалища на острове Крите — бой женщин с священным быком-минотавром — было возрождено в Кафиристане.

Когда Тутанкамон — зять царя египетского Аханатона, будущий фараон — отправлен был послом на остров Крит, две вещи поразили его: величие дворцовых уборных и культ быка.

В уборных седалище было троном. Под ним, вдоль стен, журчала вода. На полочках между фресками по стенам, в карнизах, наполненных землей, росли цветы. В передней комнате девушки играли на арфах. Так чудаки-критяне заботились о своем пищеварении.

Еще больше поразил его царь. Носил он бычью морду- маску и в титуле своем назывался и царем, и царицей. Двенадцать отроков назывались его невестами, а двенадцать дев — женихами. Сам же он был скопец, так же, как и двенадцать его советников в ризах шафранного цвета.

Остров Крит был «царством морей». Отсюда вместе с кораблями и товарами во все земли перенесся обычай устраивать игры быков — в честь «Быка-Солнца».

В полуторадневном пути от Кносса находилась священная пещера, где содержались плясуньи-девы. Они были стройны, щуплы, сухопары, похожи на отроков, и поочередно танцевали перед разъяренным быком, пока кто-нибудь из них не был забодан рогами.

Теперь, тысячелетия спустя, когда в Чикаго сотни тысяч быков превращаются в консервы автоматически действующими, как заводные часы, аппаратами, в Кафиристане, на стадионе в Дире, женщины-амазонки ожидали быка.

Бык стоял, подняв морду к солнцу, ленивый, огромный, оглушенный шумом и ослепленный светом. Он повернулся было назад, отмахнулся хвостом от мух и заревел. Тотчас же одна из всадниц вынеслась стрелой мимо него, играя копьем, сверкая на солнце шлемом. Бык подался вперед, попытался боднуть лошадь, отстал и остановился. Тогда одна за другой начали проноситься мимо него всадницы. Они вертелись вокруг него на лошадях, подкалывали его сзади копьями и, когда он, разъяренный и свирепый, с глазами, налитыми кровью, в отчаянной попытке заколоть коня боднул землю и вонзил рога в песок, они снова рассыпались полукругом.

Тогда на арене появилась новая амазонка.

Солнце, очень большое и очень красное на фоне белоснежных горных вершин, заходило. Все окрасилось в цвет красной меди.

Неясные вдалеке контуры женщины на лошади приближались, росли, уточнялись и превратились в Бактриану на золотом жеребце. Она была одета так же, как и другие амазонки, то есть была почти голой, если не считать пояска и сандалий; но на ней был плащ алого цвета, развевавшийся по ветру, как знамя, и совсем особый шлем — из чистого золота с двумя вьющимися рогами, вокруг которых переплетались серебряные змеи. Ее левая рука натягивала поводья, в правой было копье; в прицепленном к седлу колчане находились еще несколько копий.